— Так, так! — улыбнулся проситель, расслышав заветное слово. — Настоящий шикль ешть.
Пармен Федотович не мудрствуя лукаво пригреб землекопские деньги и, зарумянившись от удовольствия, что масленичный блин, постановил:
— Молодец, Йожеф, сын Нетанэля, порадовал душу! Черт, смешно ты шепелявишь! Ну, пан Станислав, раз такое дело, запиши его, например... Шикльгрубером. Тут тебе и сикль, тут тебе и ямы. Езжай, Йожеф, в родную Австрию, и пусть у тебя много детей будет!
Шикльгрубер возрадовался до самой селезенки и, поминутно кланяясь и благодаря за понимание, вышел из шатра. А напоследок даже пообещал когда- нибудь потом со всеми соотечественниками наведаться в гости.
XXVI
Пан Подруба чуть ли не полночи не спал. В четыре часа его разбудил свинарь и сказал, что супоросая Княгиня волнуется. Пан Мартын вскочил и в чем был — в ночной сорочке и в исподниках — побежал в свинарник. Красно-пестрая датская Княгиня была отселена в дальний закут и встревоженно похрюкивала, громоздясь сальными телесами на охапку сена. Степан сидел рядом и бдительно следил, чтобы Княгиня ненароком не проглотила ничего, кроме свекольного жома, который уже был приготовлен для нее в ушате.
Вот тут бы Гурарий и пригодился, потому что Степан при всех своих достоинствах был нетерпелив и мог даже разозлиться и обругать матку, которая слишком долго ни мычит ни телится. А свинья, по местному поверью, в таких случаях кровно обижалась и могла в отместку сожрать весь приплод.
Товарки Княгини хоть и были отделены от роженицы глухой дубовой дверью, все же чуяли ее состояние и встревоженно точили лясы, словно подпившие матроны на крестинах. Отец Дюк по обыкновению храпел после сытного ужина, который в свое время плавно перетек из питательного обеда, а тот, в свою очередь, из не менее обильного завтрака.
Пан Мартын, просидев вместе со Степаном два часа возле Княгини, убедился, что пороситься она начнет ближе к полудню. Он вернулся в дом и растолкал Барнука, отправив его в плебанию приглядеть, чтобы Щур-Пацученя на закуску не выкинул какой-нибудь крючкотворский фортель.
Он занимался своими купеческими делами, подсчитывая торговую цифирь, и изредка поглядывал в окно на Барнука, который в свою очередь наблюдал за хатой Гурария. Барнук ходил по перекрестку взад-вперед, как кот около сметаны, и не решался зайти на гурарьевский двор. То ли чтобы не разбудить никого, то ли чтобы не показать Гурарию, что Подруба решил за ним присматривать.
Потом пан Мартын увидел, как откуда-то со стороны к Барнуку подошла Ярина. Пообочь с Яриной сам пан Станислав — в гроб краше кладут.