– Значит, Флегий, который, сколько я себя помню, служил моему отцу, на самом деле был эфранцем и сводным братом нынешнего царя Эзры? – уточнила Солан.
– Да, госпожа, – ответил наместник. – Но важно даже не это, а то, что, служа кадокийскому царю, он оставался верен своему брату, защищал его интересы и подчинялся его приказам.
– И, возможно, не он один. – Искандер посмотрел на Рагнара. – Помнишь, твои люди, побывавшие в плену, рассказывали, что с ними говорил не только Флегий, но и еще один человек, назвавшийся главным царским советником.
– В Кадокии нет такой должности, – тут же возразила царевна. – У моего отца четверо советников… то есть, было четверо… и, кроме разве что Флегия, он не выделял никого из них. – Девушка на мгновение задумалась. – Вождь Кромхарт, а как выглядел этот человек?
– Северяне должны были хорошо запомнить его, – усмехнулся Искандер. – Особенно Фаррас, который умудрился разбить ему нос.
– Я спрашивал. – Рагнар почесал в затылке. – Но под описание «жалкий малорослый южанин с лживым взглядом, отвисшим брюхом и в бабской одежде» подойдет добрая половина здешних мужчин. Наверное, когда моим людям станет лучше, мне следует спросить еще.
Мужчины рассмеялись, девушки тоже обменялись сдержанными улыбками.
– Как бы то ни было, этот «жалкий южанин» от имени кадокийского государя пытался перекупить моего союзника и предлагал северянам предать своего вождя. – Искандер побарабанил пальцами по краю стола. – Я бы многое отдал, чтобы выяснить, кто это был… Что еще важного тебе удалось узнать, Калигар?
– Подождите. – Солан вдруг наморщила лоб и повернулась к царю: – Вы сказали, что один из северян разбил так называемому главному советнику нос?
– Да, верно. – Искандер протянул руку и, неожиданно для царевны и для самого себя, кончиком указательного пальца разгладил ей складку между бровями: – Прошу, не делайте так. Вам не идет.
Не только Солан, но и все присутствующие ошеломленно уставились на него. Однако царевна вновь проявила выдержку, никак не отреагировав на его странный поступок, и пояснила:
– Я вспомнила свадьбу своего брата. На церемонии в храме и после, во время пира, эфранский государь, отец невесты, часто прикладывал к лицу платок. Царица Майя тогда сказала, что ее супруг – человек крайне чувствительный и, расставаясь с очередной дочерью, не может сдержать родительских слез. И хотя мой отец считал подобные вещи непозволительным проявлением слабости, я хорошо понимала царя Эзру и сочувствовала ему. Я видела, как он старается выглядеть веселым и прячет покрасневшие глаза и припухший нос… вот только, как бы ни сильна была отцовская печаль, вряд ли она заставит течь из ноздрей сукровицу. – Солан усмехнулась. – Я несколько раз подходила к столу, за которым сидели мужчины, и случайно заметила пятна на платке. Великие боги, мое сердце в тот миг преисполнилось жалости. Сперва я позавидовала эфранской царевне, которую так сильно любит отец, а потом подумала: что если государь Эзра неизлечимо болен и потому так спешно выдает замуж своих дочерей? Если бы я тогда знала…