Не смея обронить ни слова, Эмма, погружённая в свои мысли, сидела некоторое время с каменной гримасой на лице, пытаясь сосредоточиться, силясь решиться…
— Что-то случилось? — заволновался Мартин, удивлённый поведением гостьи.
Но девушка не ответила, тщетно пытаясь разобраться в своих чувствах.
А тем временем пушистый кот подобрался к Эмме, грациозно прыгнул ей на колени, свернулся тёплым, уютным клубочком. Довольно урча, он начал тереться о руки гостьи, выпрашивая поглаживания.
— Пожалуйста, убери кота, — почти шепотом попросила девушка, лихорадочно пытаясь согнать животное. Теперь она не могла даже смотреть на кота, так как каждая встреча с этим пронзительным взглядом значила для неё крайне много и, словно заточенный нож, наносила очередную глубокую рану её душе. Роуз ведь тоже любила кошек. Горячо любила.
Мартин, не став ослушиваться, унёс животное, а, вернувшись, попытался вежливо выяснить, в чем причина беспокойства Эммы. Но та не отвечала: она не могла, просто не могла заставить себя сказать страшные слова, сколько ни пыталась, как ни уговаривала себя.
— Сыграй мне, пожалуйста, — наконец выдавила из себя Эмма, чуть отвернувшись от взволнованного Мартина: теперь она словно боялась смотреть в его добрые голубые глаза.
Сантер дружелюбно улыбнулся, встал со своего места и направился в помещение, где хранил музыкальные инструменты. Эмма, сжавшись всем телом, какое-то время неподвижно сидела, осматривая комнату затуманенным взглядом. Внутри неё творилось что-то странное, даже, наверное, непривычное — уж чересчур новым по сравнению с немым равнодушием казалось ей теперь это ощущение. Но было страшно. Очень страшно.
К счастью, Мартин вернулся быстро и, усевшись рядом с гостьей, начал осторожно перебирать гитарные струны. Несмотря на странную боль, наполнявшую её душу, Эмма была готова слушать, погружаться в этот чудесный, неизведанный мир, сотканный звуками. Теперь музыка была для неё лучше любых слов, лекарств, прогулок — она заменяла ей всё. Всё, что могло спасти, утешить, настроить на новый жизненный лад.
И вот Мартин, полностью собравшись, взял первый аккорд. Музыка шла, рвалась, врезалась в душу, парила средь невидимых облаков, словно птица, звала, манила, прося последовать за собой в таинственные дали, — как в каком-то сказочном сне.
Пальцы музыканта, тепло улыбавшегося, нежно перебирали струны. И в каждом его движении, в каждом слове, в каждом действии отчетливо выделялось одно — любовь к жизни. Искренняя, горячая, незаменимая.
Ему не было дела до приговоров судьбы. Он просто жил, наслаждаясь каждым мгновением, воодушевляясь музыкой. Жил словно в каком-то собственном маленьком, но безумно уютном мирке, в котором теперь невольно оказалась и Эмма, совсем другая, чужая, но принятая с распростертыми объятиями.