Но в этот день я не хотела думать ни о ком, кроме своей семьи. Они все там, а я тут. Одна.
Вновь наполнились слезами глаза и, смахнув ненужную влагу, я тихо одернула саму себя:
— Не гневи Бога, душа моя. У тебя есть друзья. Есть Магистрат. Чего еще ты хочешь?
Поднявшись, я направилась по заросшим дорожкам прочь с кладбища. Откуда-то издалека разносился мерный голос экскурсовода, щелкали объективами туристы, доносился тихий смех. Это кладбище слишком старое, чтобы хранить чужую боль… но мою — еще хранит.
Глава шестая. Долг платежом…
За окном было серо и невзрачно. Небо плакало крупными, теплыми слезами, закрываясь занавесом тяжелых туч. Несмотря на белый день и середину лета, оказалось холодно, сумрачно и пришлось-таки, хотя я этого страшно не любила, закрыть окна, зажечь свет и надеть свитер, молясь о тепле и уюте.
Я вновь зависла в работе, стараясь забыться, и даже не заметила, как миновала холодная, промозглая ночь.
О приходе утра возвестил потрясший замок вой. Впрочем, вполне ожидаемо. Со вздохом взяв со стола приготовленный пузырек, я сунула его в карман джинсов и быстрым шагом направилась на кухню: туда, где рвала и метала только что проснувшаяся после последней, жаркой ночи Маман.
— Его нет, нет! — кричала она. — Машка, где он?
«Машка» бросила в мою сторону острый взгляд, явно не зная, что сказать и что делать. Я тоже знала не совсем. Вернее знала, но не знала — поступаю ли правильно. Уже много лет творя всевозможные зелья я, по сути, впервые сама воспользовалась своим творением, выплеснув незаметно содержимое пузырька в стакан с коньяком.
— Пей! — протянула я стакан Маман. — Будет лучше.
— Не хочу лучше! — закричала Маман. — Хочу вампира…
Хотя фраза была по-детски смешной, но смешно не было никому: по веснушчатым щекам Маман катились крупные слезы, во взгляде застыла тяжелая тоска, похожая на безумие. Призрак тихонько поблескивал в темном углу, Пу смотрела на мать глазами испуганного щенка, а Маша так судорожно сжала в пальцах карандаш, что тот хрустнул, развалившись на две половинки.
От хруста Маман вздрогнула, потом огляделась затравленно и тяжело опустилась на стул. Плечи ее затряслись, и я, решившись, еще раз сказала по возможности твердым голосом, суя в ладони Маман стакан:
— Пей!
Маман стакан взяла, но пить не спешила. Она вертела его в холодных, дрожащих пальцах и все плакала и плакала:
— Он жениться обещал. Понимаешь? Говорил, что любит, что жить без меня не может… как в фильмах…
Я прикусила губу, почувствовав себя последней сволочью. Некрасиво получилось, но сделанного не воротишь, можно лишь постараться хотя бы что-то исправить.