— Покажи! — голос хрипит… предатель. И коленки дрожат, не держат. А когда незнакомец делает шаг вперед, вновь оказываясь близко, становится сладко… и дышать трудно.
— Откуда ты взялась такая, м? — шепчет в ухо незнакомец, и его дыхание жаром щекочет шею. — Белокурая…
— Так мы идем или нет? — выпрямилась Лейла. Нельзя… мужчине нельзя подходить так близко. Но приятно же… — Руки убери… не с кухаркой разговариваешь!
— Ой, какая ты, — сразу же сдался незнакомец, и Лейла с облегчением поняла, что может дышать… и вновь почувствовала странное разочарование… почему-то хотелось, чтобы незнакомец подержал ее в объятиях чуть дольше. Хотя бы чуть-чуть. Завтра попросит Ариса отвести ее в храм. Будет на коленях стоять у статуи богини-матери и вымаливать прощение, потому что… потому что смотрит в чуть поблескивающие в свете фонаря глаза незнакомца и более не хочется ей ни к Арису, ни к кому-то на свете… родинка.
Над верхней губой у него родинка. Хочется до нее прикоснуться пальцами, увериться, что она настоящая, а не какая-нибудь соринка… и сами губы его, жесткие, красиво очерченные, как у батюшки на картине… Лейла днями могла возле картины в детстве стоять и шептать:
— Батюшка, красивый… а мой муж тоже будет красивый…
— Будет, доченька, будет, — смеялся батюшка, и Лейла прижималась к его плащу, чувствуя крепкую смесь запаха табака и лошадиного пота. Губы незнакомца слегка дрогнули, сложились в злую улыбку. Родинка дернулась…
— Мы идем или нет? Он подал руку, и Лейла оперлась на его локоть, чувствуя себя неуверенно и счастливо одновременно. Незнакомец поднял с земли нечто, оказавшееся прикрытым тряпкой фонарем, и они обошли угол, остановились у глухой стены…
— Дверь, — сказал он, оглядываясь.
— Где? — прошептала Лейла, пялясь в слабо освещенную каменную кладку. Мужчина шагнул вперед, провел рукой по едва видимой в кладке трещине, и Лейла вновь с трудом удержала крик: трещина начала на глазах разрастаться, в ней показался свет, и вскоре в стене ярким пятном высветилась дверь, а на фоне двери — страшная фигура.
— Кто? — спросила фигура, оказавшаяся неприятно пахнущим и неопрятно одетым верзилой.
— Девушку привел, — голос незнакомца был на диво тихим и подобострастным, — новенькую. Верзила шагнул вперед, откинул капюшон Лейлы на плечи, подвинув фонарь так близко, что в глаза брызнуло светом, а в нос — запахом горелого масла.
— Хороша, — присвистнул верзила. — Хозяин обрадуется. Заходи. Внутри оказалось тесно, темно и душно. Незнакомец фонарь совсем затушил, взял Лейлу за руку и повел по коридору. И как только видел, куда идти? Но шел уверенно… Поворот, запах сдобы. Еще поворот, ступеньки вниз, влево и яркий, красный свет в глаза… и вновь рука в перчатке затыкает рот, а незнакомец вжимает ее в стену, грубо, безжалостно. И шепчет на ухо: