Медальон-пропуск "Стекло" прикопал под приметной сосной, завернув, для надежности, сперва в полиэтилен, а потом, для безопасности и просто так, щоб було — сунул в старый магазин АК, исцарапанный до металлического блеска, отполированный прикосновениями и тяжелый, как все, что делается "на века". Магазин упаковал в промасленную тряпку, а тряпку — в пустой патронный цинк и закопал, навалив сверху пару камней, словно старинная железка грозила вырваться и последовать за ним, как собачий хвостик.
В "посылке для родителей" оказались редкие теперь антибиотики, инсулин, два десятка тяжелых, золотых ампул и фотоальбом в синем, сафьяновом, переплете. Не восемь килограмм, конечно, но шесть — точно.
Больше всего Аркана беспокоил именно альбом. Что-то грязное и тяжелое затесалось на его страницы и отравляло все, что касалось сафьяна. Бен, от греха подальше, потребовал у Алекса металлическую фольгу, старательно запаковал альбом и долго потом отмывал руки в проточной, ледяной воде, пытаясь смыть с них гадкие, слизистые, ощущения.
Из поселка Трим вывел его в самом начале сумерек — еще никто не любопытствует, но уже нет лишних глаз на дорогах, а простые прохожие располагаются в придорожных забегаловках, подобных "Хеленне", предвкушая сытный ужин, крепкий сон или иные развлечения, простые и доступные.
Пожав друг другу руки, мужчины разошлись по своим делам: Трим заторопился обратно, представляя, какой бедлам сейчас творится у него "корчме", а Бен, закинув за спину квадратный рюкзак, покачался из стороны в сторону и мягким шагом бывалого пешехода двинул по едва заметной тропе в глубину разросшегося за 20 лет, леса.
Только на вторые сутки пути, морпех достал спрятанные подсвечники ковра-самолета, воткнул в них припасенные свечи и теперь усмехался странным правилам "Высших", в первую очередь стерших все границы, словно они мешали им с особой изощренностью. Еще вчера он пролетал над бывшей границей США и Канады, от которой остались только развалины и разросшиеся на КСП молодые кусты… А теперь ковер-самолет плыл над величественной Атабаской и он пожалел, что нет с собой ни удочки, ни крючка, ни лески — сверху было отлично видно, что рыба в реке водилась преизрядных размеров.
Желудок, снова поймав мысли о рыбе, сразу завелся и давай бурчать, напоминая, что полет-полетом, а еду вынь да положь, иначе он избурчится, привлекая к себе внимание местных птиц, пролетающих мимо и зверья, рыскающего далеко внизу.
Обрадовав потроха армейским рационом, для разнообразия — офицерским, Аркан поднял ковер еще на полсотни метров вверх, прикинул, сколько лететь и, вытянув ноги, благополучно уснул.