Все бы так и закончилось, если бы Летиция не взяла себе за правило раз в неделю приходить на Роузхилл, чтобы, стоя перед могилой, Эмилии, от души обругать покойную. В конце концов, терпение Эмилии лопнуло. Развязка должна была произойти сегодня вечером.
— Приглашаешь меня послушать кошачий концерт? — Призрак с сомнением покачал головой. — Нет уж. Я тогда лучше прогуляюсь в Санта-Монику. Говорят, там сгорел винный магазин.
* * *
Как ни крути, а у последнего года обучения в старшей школе были свои плюсы. Наконец я освободилась от математики, физики и химии и сосредоточилась на литературе, истории и языках. Неплохо шли гальский и кастильский, вероятно Сила подарила мне замечательную память. Но самые заметные успехи я делала в алеманском. И тут нельзя было не признать заслуг фрау Шеннеберг, замечательной учительницы, которую разыскал мне Алфредо на седьмой аллее в восточной части Роузхилл.
Выслушав мой вариант перевода стихотворения «Сердце» алеманского поэта Гете, старушка прослезилась и назвала меня meinkostbaresKind (13). Сейчас мне предстояло прочитать его перед классом.
Кажется, получилось действительно неплохо.
Сердце, сердце, что случилось,
Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось,
Я тебя не узнаю.
Как и ожидалось, гламурные кисы щебетали между собой и листали фото в телефонах, украшенных стразами. С дальних парт доносилось не громкое, но вполне отчетливое «прохожу на базу» и «не налажай с пасами». Как всегда, на меня смотрели только два человека — Роб Келли и Джокер ван Хорн.
Я понизила голос и подключила нотки, с которыми пела молитву Авенхаи:
Все прошло, чем ты пылало,
Что любило и желало,
Весь покой, любовь к труду, -
Как попало ты в беду?
Парни на задних рядах замолчали, а Джокер скрестил руки на груди и еще мрачнее уставился на меня.
Ах, смотрите, ах, спасите, -
Вкруг плутовки, сам не свой,
На чудесной тонкой нити
Я пляшу едва живой.
Кто-то шикнул на Хили с ее подружками. Они надулись, но замолчали.
Жить в плену, в волшебной клетке,
Быть под башмаком кокетки, -
Как позор такой снести?
Ах, пусти, любовь, пусти!
Фух, все. Я посмотрела на учительницу. Она ободряюще улыбалась.
— По-моему, замечательно. Кто-нибудь хочет высказаться?
Руку подняла Хили:
— Неплохо. — И ехидно добавила: — Для прислуги.
Я и бровью не повела. Просто надо помнить, что некоторые люди — дуры.
За два месяца учебы в школе ко мне привыкли и уже не удивлялись ни костяным амулетам в косах, ни бахроме на сумке, ни расшитой радужными узорами джинсовке. Те, кто раньше пытался меня унизить, теперь делали вид, что не замечают. Те, кто считал прибабахнутой, теперь пытались копировать мой стиль, здоровались в коридорах школы и присаживались за мой стол за обедом, чтобы поболтать.