– Что же тут забавного? – спросил Безродов.
– Все страны, кроме Тартарии занимаются рефлексией, – ответил Мэтью. – Не всегда успешно, разумеется, но все же. А Тартария рефлексию лишь имитирует. Вот что забавно! Шовинистский народ с имперскими амбициями! Хорошо хоть у руля стоят люди более или менее цивилизованные, которые этот сброд держат в узде.
– Господин Смюрдофф, только что Надюша умерла. То ли совершила самоубийство, то ли была убита. А вы тут черт пойми о чем разглагольствуете! – ответила Чайкина.
– Вы бы так не говорили, если бы увидели послание, которое сторонники борщевистов оставили в туалете!
– Где?! – воскликнули в один голос чиновница и серый человек.
– Я его уже стер. Там было написано «Тартария будет свободной и великой» и подпись «Царь-борщевик». Так-то! Видимо, не только дикие борщевисты у вас безумны, но и все остальные. Буду знать, если кто-то еще скажет мне про диалог с тартарским народом.
– Вы дурак, Мэтью! – рявкнул майор. – Там мог быть яд или черт пойми что еще. Молитесь, чтобы вам повезло.
Финансисту сразу же расхотелось продолжать тираду. Слово «яд» вытеснило все остальные мысли, и мужчина лишь пробубнил что-то невнятное. Безродов проверил туалет, но по делу ничего не нашел. Чайкина попыталась списать все на детей домработницы, и троица отправилась в гостиную. Веселиться или даже просто говорить уже никому не хотелось. В тяжком молчании сели они в кресла. А Смюрдофф и вовсе принялся горевать. Тайный ипохондрик, он искал у себя признаки отравления: то необычными казались ощущения в боку, то слишком быстрым сердцебиение, то чудилось, что ему тяжело сглатывать слюну. Смотреть на свое тело Мэтью не отваживался. В конце концов, он принял антидепрессант, закрыл глаза и начал глубоко дышать.
Зато не унывал в восточном крыле столичный идеолог. Когда первая бутылка вина опустела, Свиристелов понял, что пить вторую в одиночку не желает, а возвращаться к Безродову опасается. Так, журналист принялся искать собутыльника в собственных апартаментах. Он выбирал между своим отражением и портретом Мирабо, когда случайно заметил бюст Радищева на старом буфете красного дерева.
– Вот так встреча! – радостно воскликнул Свиристелов.
Журналист перенес бюст на стол, аккуратно вытер его рукавом рубашки, поставил перед ним второй бокал и налил туда бордового цвета напиток.
– За правду! – прогремел он.
– И как я пить буду? – ответил на это бюст, и Свиристелов упал со стула.
Поначалу столичный идеолог подумал, что допился до белой горячки, пару раз ударил себя по щекам и ущипнул за кожу. Но бюст Радищева не угомонился и произнес: