И дом останется его.
Старик — мошенник и обманщик,
Приходит к тринадцати лет,
Не будь наивным мальчиком,
Иначе он съест тебя на обед.
Будь счастливым и веселым,
Не завися от своих бед,
А иначе призовешь ты
К себе похитителя лет.
Как только Гевор закончил читать, меня поразил ступор, а потом мелкая противная дрожь охватила мои руки и губы, я почувствовал, как они посинели от холода, хотя в помещении было тепло. Я попросил взглянуть на листок. Еще раз перечитал четверостишия, написанные ровным, красивым почерком. Никакой подписи не было. Аккуратно, дрожащими руками, я сложил его и засунул во внутренний карман пиджака.
— Я заберу его.
— Понравился стишок? — спросил Гевор и присмотрелся. — Эге, да вы весь дрожите. Печь вроде еще топится. Может, приболели?
— Нет-нет. Все хорошо, я не заболел. Просто взволнован, — словно во сне я начал шагать по сумрачной редакции от одного пустого стола к другому. Мысли кружились в точь-в-точь как снег на улице.
— Гевор! — крикнул я, и мужчина от неожиданности уронил железный совок. — Мы сейчас вдвоем быстро справляемся с вашими делами и идем на улицу. Будем лепить снеговика!
Дворник почесал недоуменно голову, а потом засмеялся, как ребенок.
— Вот это другое дело! Идемте, идемте!
Все выходные я брался за чтение материала, но постоянно ловил себя на мысли, что думаю о той таинственной девушке, которую я видел на улице, возле входа в редакцию, о девушке, которая принесла это злосчастное стихотворение. И чем больше я о ней думал, тем сильнее мне казалось, что это могла быть та самая затерянная девочка из прошлого. Девочка из Птичьей долины, таинственно исчезнувшая в холодном декабре.
На следующий день, рано утром, я бежал на работу в чудесном настроении, перепрыгивал через сугробы нечищеных тротуаров, и снег недовольно скрипел и искрился на морозном воздухе. В кармане пиджака у меня был листок, который грел мое сердце. Я намеревался разыскать, во что бы ни стало, девушку, приходившую в редакцию. А то, что это дорого мне обойдется, я не сомневался, так как мне придется нарушить негласное правило — старайся сохранять хрупкий мир и никогда не суйся в раздел мухи Цеце.
Я улыбнулся, увидев снеговика, слепленного мной и Гевором, он еще стоял целым и невредимым, потеряв только нос. Как всегда придя первым в редакцию, я зашел в свой кабинет и закурил сигарету, нетерпеливо поглядывая в окно, в ожидании появления Цецилии Львовны. Мысль о ней будоражила мою кровь, как будоражит индейца, ступающего на тропу войны. Вскоре я увидел шагающее величественной походкой длинное черное каракулевое пальто и огромную шапку из бобрового меха: Цецилия заходила в здание. Я, выждав необходимое время и напустив на себя непринужденный, деловой вид, направился в ее раздел.