Увидев меня, Милон театрально вскинул брови, захлопотал, будто встречал дорогого гостя, и пригласив в свой кабинет, закрыл дверь.
— Мальчик, ты живой? Мне уже вчера донесли, что случился страшный пожар! Твой дом сгорел дотла!
— Я спасся.
— О, слава Всевышнему! Но как же вся твоя семья, неужели они погибли?
— Да погибли.
— О, горе какое, какое горе! Я все думал о твоей семье, думал, чем бы помочь, врача искал нужного, да с врачами нынче беда. По душевным болезням не так то и просто найти. Ну, ты присаживайся, присаживайся, в ногах правды нет, — он подставил мне мягкий стул, обитый бархатной тканью, и я сел. — Ты рассказывай, как же так случилось? Думаешь, это несчастный случай? Никто не мог поджечь дом намеренно? Право, это очень странная история…
— В это время, когда случился пожар, я еще был в поле, пас овец. Не мог найти одну потерявшуюся овцу. Теперь сложнее приходится, мой пес помер.
— Ах, какая жалость, какая жалость, — закачал головой Милон, пристально уставив на меня свои круглые беспокойные глаза. — Но на пожар быстро прибежали люди, и некоторые там оставались до самой темноты, следили, чтобы огонь не перекинулся. Почему-то никто не видел там тебя и овец?
— Мне по пути встретился дядя Ладо, — ответил я, понимая, что уже начался вкрадчивый допрос, — он сказал, что мой дом горит, и что никого уже не спасти. Это было ужасно, но мне нужно было спасти стадо, иначе, увидев огонь, они все сдурели бы от страха и разбежались. Я погнал их к дому Бахмена. А там у меня просто случился ступор и я… я просто упал замертво на кровать и забылся.
— Понимаю, понимаю, это страшно потерять всю семью и дом, — запричитал он, — и я на твоем месте сам бы обезумел с горя. Ты еще хорошо держишься. А я-то, я-то валялся бы тут, прямо на полу весь в слезах, если бы со мной такое приключилось.
Милон корчил сожалеющее лицо и в тот же момент острыми глазами впивался в мои глаза, наблюдая, как коршун за добычей.
— Я не могу себя так вести. Мой отец учил меня быть сильным и не поддаваться слабостям. Моя боль — вся внутри меня, и поверьте, я очень страдаю, хоть по моему лицу вы этого можете и не увидеть, — мне показалось, что я убедил его, и он похлопал меня по плечу.
— Это правильно, все правильно. Ты мужчина, надо сдерживаться, мы же не бабы, чтобы во всю голосину реветь. Но позволь спросить, я ведь знаю, у твоего отца была лошадь, твой отец так часто бывал на базаре. Куда подевалась лошадь при пожаре?
— Лошадь?.. Она у Ладо, — я почувствовал, как краска заливает мое лицо. — Отец недавно ему одалживал. Ему надо было что-то там перевезти.