— Что это? — я схватил ее за запястье. — Мышиный хвост или гриб сморчок? А может веснушчатый кузнечик? Выглядит также устрашающе, как и пятка таракана.
— Хм! Ну и ладно, — она вырвала руку, — можешь, что хочешь думать о моем кулаке. Зато я знаю, какой он сильный. Горшки за тобой выносила сколько. А ты-то наваливал в них, как бык!
Я охнул от неожиданности: это был уж очень больной удар под дых. Я так покраснел, что мне показалось, мои уши прижги раскаленными щипцами.
— Ты, ты… болтунья! Языком своим болтаешь, как грязной метлой!
— Ой, говори, что хочешь! Я сейчас такоооое могу сказать, что твои уши от стыда вообще отвалятся!
— Не смей! — заорал я. — Только попробуй! Я тебе покажу!
— Что покажешь? Я уже все видела! Там…
— Не смей больше ничего говорить! — я ринулся на нее, закрывая уши, а она проворно нырнула в другую комнату и захлопнула дверь.
— А вот и скажу, а вот и скажу! — кривлялась она за дверью. — У тебя там…
И она сказала: моя голова загудела и закружилась от позора.
— Все, я больше с тобой не разговариваю, и не дружу, — со всей серьезностью сказал я. — Это конец. Даже не подходи ко мне.
Это было слишком обидно. Я считал ее своим другом, я доверял ей. Она видела меня в беспомощном состоянии, но она подорвала мое доверие и нарушила несокрушимое правило дружбы — никогда не говорить о том, что слишком сокровенно и неприятно.
— Иларий, прости меня! — она быстро выскочила из комнаты и побежала за мной. — Иларий, я не хотела, — она коснулась моего локтя, но я отбросил ее руку.
— Не прикасайся ко мне! Ты больше мне не друг! Ты предательница! — я побежал к воротам, выводящим из двора.
— Иларий, ну, пожалуйста, прости, — она уже всхлипывала и плакала. — Я глупая болтунья, мой язык — грязная метла! Иларий, куда ты уходишь?
Не слушая ее, я быстрым шагом вышел из двора и пошел вперед, попутно задевая рукой ветки деревьев, которые обсыпали меня снегом. Я не задумывался куда иду, ноги сами несли меня к тому месту, где осталось незавершенное дело. Я пришел дому Ладо. Со странным чувством я смотрел на пустой, заброшенный дом, в котором еще недавно кипела жизнь, а теперь в нем поселилась пустота, холодная, обжигающая душу пустота.
Зайдя внутрь, я огляделся. Все комнаты были безжизненными: не было мебели или чего-то напоминающего о том, что здесь жили люди. Вряд ли Ладо удалось погрузить всю утварь на небольшую телегу. Скорее всего, все оставшееся растащили односельчане. Единственно никому не нужным оказался валявшийся в углу стул, так как он был настолько хлипким, что никому не показался интересным.