Спасительная способность кустарничать продолжала выручать меня и в Америке. Здесь я уже служил сам себе автомехаником, адвокатом, бухгалтером, водопроводчиком, врачом-диагностом, маляром, парикмахером, плотником, поваром, садовником, фотографом, электриком и — как это ни невероятно — дантистом: регулярно подтачивал вставную челюсть круглым напильником, вставленным в электрическую дрель.
«Бремя добра» я уже написал. Теперь нужно написать книгу «Гнёт любви».
Зачем я так сержусь на уловки неведенья, применяемые моими друзьями и близкими? Наверное, из-за того, что, пока уловки срабатывают, все мои ответы на трудные вопросы бытия, отысканные с любовью и гордостью, им на хрен не нужны.
Я смотрю на собственную ладонь, на петляние кровеносных сосудов, на подрагивание сухожилий, на движение суставов и думаю: «Ради какой же великой задачи было создано это хитроумнейшее устройство руки и всего остального тела? Разве могут у меня найтись силы, чтобы справиться с подобной задачей?»
Поза благородного негодования явно доставляет людям огромное удовольствие и почтение окружающих. Вот бы научиться принимать её!
Маленькая птица кормит здоровенного птенца кукушки не потому, что она дурёха, обманутая материнским инстинктом, а потому, что кормить птенца — это главное счастье на свете. Мне ли не знать!
Нет, неправда, — во мне полно сильных чувств. Но это главным образом любовь и благодарность, которые никому не интересны. То ли дело обида, зависть, тоска, презрение, злоба.
Я написал три исторических романа, и в центре каждого из них — фигура богоискателя. Нельзя ли на этом основании объявить их автобиографическими произведениями?
Жажда любить и быть любимым умирает последней.
«Как зовут твоё Непостижимое?» — спрашивает Ефимов.
«Сила тяжести», — отвечает Ньютон.
«Флогистон», — отвечает Ломоносов.
«Атом», — отвечает Менделеев.
«Либидо», — отвечает Фрейд.
«Квант», — отвечает Макс Планк.
«Поле», — отвечает Эйнштейн.
«Пассионарность», — отвечает Лев Гумилёв.
«Вирус», — отвечает Леонид Марголис.
Но всё это лишь псевдоответы, направленные на то, чтобы увернуться от кантовской вещи в себе. И лишь ответ Шопенгауэра предлагает не что-то умозрительное, а то, что каждый знает в себе доподлинно: ВОЛЮ.
У меня есть вера, но нет единоверцев.
Каждый день идёт вокруг нас великая война человека с врагом по имени Одиночество. И я всем сердцем люблю каждого солдата этой войны и всем сердцем скорблю о погибших.
Философия способна спасать только самих философов.
Всю жизнь любил роль кормильца и хлебосола: набрать грибов, наловить рыбы, накупить провизии в магазине, устроить ужин, пикник, вечеринку, пир. Не возражаю, если роль кормильца сохранится за мной и после смерти и авторы диссертаций о книгах Ефимова получат свои честные профессорские оклады.