Найти компромат — полдела, теперь следовало распорядиться им правильно. Первую мысль — передать Росславу и совету старейшин, отмел сразу. Неизвестно, как посмотрят важные мужи на доносительство против двух из них — могут замять порочащее их дело, решат втихомолку между собой. Ему же, вероятнее всего, устроят обструкцию — вынес сор из избы. Потому решил пустить информацию в народ — уж такую люди не замолчат, да еще на самых видных в городе мужей. Через своих агентов запустил слух о прегрешениях недругов — со всеми подробностями, с конкретными именами и фактами. Уже через день о них говорили на каждом углу, люди дополняли своими домыслами, так что герои этих слухов предстали едва ли не исчадиями Чернобога — злейшего из всех богов, пожирающего невинных младенцев и насылающего напасти на род людской.
Еще через день народ потребовал крови — наказания злодеев. Как ни старались власть имущие замолчать, переждать поднявшуюся бучу, но когда люди учинили спрос за них — почему до сих пор не взыскали строго? — пришлось совету старейшин и посаднику принять меры к провинившимся. Основные факты, если не считать домыслы, подтвердились — проверить их не составило большего труда, коль замешанные в них люди названы поименно. Так что и того, и другого убрали из власти, хотя оба упорствовали до последнего, не признавая вину. Взяли с них еще поборы за причиненные убытки и виру пострадавшим. Но тем для бывших мужей не обошлось — никто не хотел водиться с ними и их семьями, обходили, как зачумленных, только плевались в их сторону.
Не помогло прошедшее время — даже спустя месяц люди не простили им злодеяний, а Возгаря прокляли как губителя детских душ. Кончилась история печально для обоих. Дробн запил, уже не скрываясь — появлялся во хмелю средь бела дня, сидел в кабаке в компании таких же выпивох, напиваясь до невменяемости, а после спал на земле, не дойдя до дома. Совсем уже скоро нельзя было признать в жалком пропойце некогда важного мужа, своим опустившимся видом вызывал у людей омерзение. Возгарю же досталась иная доля — его тело с проломленной головой нашли в пруду неподалеку от своих хором. Как же он оказался там, кто напал на него — так и осталось тайной. Но никто не пожалел о гибели старика, даже родные дети — не проронили и слезинки, когда предавали прах очищающему огню и справляли тризну.
Варяжко замечал обращенные на него подозрительные взгляды старших мужей, сомнения, но напрямую спросить о причастности к незавидной судьбе бывших недругов те не решились. Понимали, что неспроста пошла травля видных людей, кто-то хорошо подготовил ее, но прямых улик, указывающих на него, не имели. Задираться же без основания, по-видимому, посчитали опасным — пример тому видели перед глазами. Сам Варяжко жалости к пострадавшим мужам или раскаяния за совершенное с ними не испытывал — если уж надумал покончить с врагом, то лишних переживаний не должно быть, также, как в бою.