— Ах ты, стервь паршивая! Тебе, что ль, отец вез? Тебе? По году по заграницам, лишь бы вы тута наряжались! Тьху!
Света смеялась, громко. Чтоб бабка не поняла, — обидно про стервь. Уходила, нарочно потряхивая светлой гривой, стянутой по лбу и вискам переливчатой изумрудной лентой из лас-пальмасского бархата.
— О! — сказала за спиной Маленькая Катерина — жена босса, отпихнула Свету, как всегда пощекотав подмышками, как младенца. И уставилась в окно на сквер, расчерченный прямыми дорожками.
— Это его новая. Третья. Или — четвертая?
Оглянулась и закричала мужу:
— Романчик! А эта рыжая, она какая по счету?
— Да бес ее знает.
Роман Петрович размахнулся и ударил молотком по костылю в стене. Посыпалась известка, пыльным снежком припорашивая ступени стремянки. Маленькая Катерина устремилась к мужу, протягивая ржавый наган с висящим на нем ярлычком.
— Романчик, ну глянь, какой пиздалет! Ну, пусть же лежит в первой витрине! Будет красиво! Во!
Роман Петрович закатил глаза и сказал с терпеливым упреком:
— Катя… Не в красоте дело.
Внизу пара, обнявшись, медленно пересекала сквер по центральной дорожке. Рыжая девочка по-жирафьи бережно ставила высокие каблуки, приноравливаясь к мужской походке. И на нем плащ, усмехнулась Света, отходя от окна. Как в кино, длинный, модный, распахнут, полы развеваются.
Он всегда любил красиво одеться.
— Четвертая, — сказала тихо, сама себе, укладывая в плоскую витрину истертые солдатские треугольники писем.
Первая была не красива. Наверное, потому что и он тогда красавцем не был. Слишком молод.
— Я женился, когда в армию забирали, так что была у меня одна мартышка, сейчас вот две. Дочке восемь уже.
Они лежали на сбитых скомканных простынях, и Света все тащила на голый живот белый краешек. Стеснялась, грудь маленькая такая, и вообще. А он смеялся и стаскивал.
— Жарко ведь, убери. Чего стремаешься, меня про тебя уже спрашивали, а что за статуэточка к тебе на Ленте подходила. Я сказал, соседка. Сказал, не замайте, она еще дитё.
— А ты ее любишь?
Он свесился с кровати, достал запотевший высокий стакан с белым вином, сунул ей в руки.
— Кого? Эльку?
— Да.
— Не твое дело. Эх. Жарко. Надо на море ехать. Ты как, с нами?
Света отпила глоточек. Вино отдало холод стакану, стало теплым и невкусным.
— У меня вторая смена. Мне уже собираться надо.
— Ну ладно. Довезем.
Он поцеловал ей живот, боднул головой, щекочась колючими темными волосами на висках. И вскочил, потягиваясь и хлопая себя по мускулистым ляжкам. Прошелся по старому ковру, загорелый, большой, с длинными чуть обезьяньими руками. Открыл дверь и крикнул в коридорчик.