— Сашок! Звони блядям, поехали на маяк. Скупнемся.
Света, сидя на постели, дернула к себе простыню, вспотевшими руками прижала ее к животу, слушая приближающиеся шаги. Спросила севшим голосом:
— Он что? Он тут был? Все время?
— Угу. Ты когда прибежала, я его в кухню отправил. Журнальчики посмотреть. Наверное, удачно посмотрел, пока мы тут с тобой.
И захохотал, над ней, над ее мгновенно покрасневшим лицом и полными слез глазами.
— Сашок, не входи. Свет-свет тебя боится! Ну, ты чего, щенчик? Ну? Ну?
Присев рядом, улыбался, вытирал с красных щек сердитые слезы и, нашарив ее смятые тряпочки — трусики, сарафан, сунул на голые колени.
— Давай, пока Сашка машину заводит, в темпе вальса.
Спускаясь за ней по грязной лестнице, сказал озабоченно:
— Сядешь сзади, чтоб тебя в его машине не видели, поняла? Нечего гусей дразнить.
Когда высадили ее у проходной, выскочил из блестящей сашкиной лады следом, огляделся. Вокруг тянулись беленые заборы — цех был дальний, и автобус только что ушел, выгрузив партию эмалировщиц и художников в цех деколи. Оскалился, облапив ее, прижал к себе и, поднимая на сильных руках, закружил, целуя в лицо и глаза.
— Не обижайся, щенчик. Ты ж знала, я говорил. У меня такая вот жизнь. Завтра придешь?
— Не знаю. Пусти, — мрачно ответила она, вися и вырываясь, впрочем не сильно.
— Позвони сперва. А то мало ли.
Саша сидел за рулем, выставив белый жирный локоть. Усмехался, стараясь, чтоб цинично. Но получалось — с мелкой завистью. Света вспомнила, как он попробовал к ней подкатиться, когда сидели на песке, у костра, ели мидии. Тронул за ногу, перебирая пальцами от щиколотки выше и выше. И она, поглядев на Петра, дождалась, когда рука ляжет на бедро и сказала внятно, прервав рассказываемый Петром анекдот:
— Руку убери. Не твое.
Петр замолчал. Посмотрел на краснеющего Сашу и опять захохотал, по своей привычке хлопая себя по бедру сильной ладонью.
— Светильда! — закричала над самым ухом Маленькая Катерина и Света уронила гильзу. Та запрыгала по полу, стуча.
— Ну, скажи ты ему! Смотри, какой пиздалет! А он не хочет, говорит попса и спекуляция! Он тебя послушает, ты же разумница у нас!
Света подняла гильзу, пачкая руки в ржавчине. В ответ на ее взгляд Роман Петрович снова закатил холодные серые глаза, улыбаясь тонкими губами. Сорокалетняя Катерина была старше мужа на пять лет, шумно опекала и преклонялась. Одновременно.
— Катя, он, и правда, в центральной витрине не нужен. Вот сюда его хорошо, в угол. Чтоб когда человек наклоняется, рассмотреть письмо, а тут незаметно так, просто лежит. Будто из кобуры.