Граф де Бельфор приехал молчаливый и несколько растерянный. Он совершенно ни на кого не обращал внимания. Когда я подошла к нему, он внезапно порывисто обнял меня, и долго держал так, прижимая к себе. После поцеловал в лоб и тихо произнёс:
— Клянусь честью и светлой памятью моего покойного брата, что я приложу все силы, чтобы тебе не пришлось принимать это мерзкое, непристойное предложение…
Я опешила и непонимающе взглянула него:
— Что же произошло, дядюшка?
— Дорогая, тебе лучше не знать о той гнусности, которую предложил граф. Теперь я точно уверен, что в нём нет ничего от доброго христианина. Только настоящий пройдоха и подлец смог бы пойти на такое, — ничего более не объясняя мне, он заперся в своём кабинете.
Как говорили слуги, он пил всю ночь, как, впрочем, и весь последующий день, в то время как я пребывала в тревоге и неведение. Некоторое время после визита к графу дядя меня избегал. Всякий раз он сказывался больным, когда я приходила к его комнате, чтобы справится о его здоровье и расспросить о причине тревоги.
Шёл уже четвёртый день подобного затворничества, поэтому я была крайне удивлена, когда слуга передал мне просьбу явиться к дяде в кабинет.
Граф де Бельфор стоял возле окна и смотрел вдаль. Он не ответил на моё приветствие. Некоторое время он просто стоял молча. После он повернулся, с грустью посмотрел на меня и произнёс:
— Я погубил нас. Теперь мы разорены…
— Что случилось, дядя? И как это связано с графом де Ла Фер? — воскликнула я, пытаясь, наконец, выведать у него о случившемся.
Дядя указал мне на кресло возле камина. Я села и он продолжил:
— Дорогая племянница, с молодости я обзавёлся одним грехом, который свойственен многим людям моего круга — азартным играм. Эти земли достались мне от отца в хорошем состоянии, но моя тяга к азарту пагубно влияла на них. Мне пришлось временами урезать свои расходы на содержание, как имения, так и земель. В молодости меня спасало то, что я был галантным кавалером и смог удачно жениться. Приданное закрывало брешь от азартного увлечения. Жены и дети меня мотивировали, но после смерти Беатрис я был потерян и горевал, заперевшись в своём особняке. Тогда единственным человеком, с которым я плотно общался был Ангерран де Ла Фер. Он поддерживал меня и часто приглашал к себе в гости. В тот вечер мы изрядно выпили и граф предложил сыграть в карты, но не на десять пистолей, которые мы обычно ставили на кон, а на крупную сумму, чтобы пощекотать себе нервы. Выбрали сумму в миллион пистолей и принялись за игру. Я, наверное, довольно легкомысленно отнёсся к ней, хотя, мы заранее написали расписки друг другу. Я проиграл. Но Ангерран заверил меня, что не будет взыскивать сумму, он понимал, что заплатить я её не смогу. После его смерти я и забыл о долге. Всё это казалось пьяной выходкой. Но этот молокосос, его сын, видимо наводил порядок в документах отца, и наткнулся на эту расписку. Он вызвал меня и заявил, что собирается получить данную сумму. Я был поставлен перед дилеммой — отдать миллион в течении месяца или отдать ему тебя…