Я почти теряюсь. Только контроль, практикующийся годами, не дает мне разбить его лицо снова и снова, пока не превратиться в сплошное мясо.
Его тело резко сползает, когда магия отпускает его.
— Сколько еще? — спрашиваю я, усмиряя ярость.
Хищники вот так не просыпаются в один день с такими желаниями. Они растут в течение некоторого времени.
Учитель изумленно смотрит на меня, пот капает с его лица.
Я заставляю его ответить магией.
— Сколько. Еще.
Он опять начинает рыдать.
— Я не знаю.
Я подношу нож к пальцам его рук.
— Освежить память?
— Нет-нет! — Он делает несколько маленьких вздохов. — С-семь. Еще семь.
Я решаю кастрировать его прямо сейчас же. Семь жертв. Это не временный промах правосудия. Этот мужчина — серийный насильник. И что насчет его жертв? Им приходится нести эмоциональные шрамы всю свою жизнь только ради того, чтобы этот больной ублюдок мог воплотить на них свои желания.
Хладнокровно я ломаю ему бедренную кость. Пока он вопит, ломаю коленную чашечку.
Его крики — самая сладкая музыка.
Уверен, Уайтчепл изучал своих жертв, определял тех девочек, у которых была небольшая семья, чья репутация была запятнана или тех, кто был социальным изгоем.
Уверен, что он никогда не представлял, что одна из жертв будет иметь ночной кошмар вроде меня, чтобы побороть его.
— Имена, — требую я.
Инструктор выдает мне все семь. Семь женщин со своими мечтами и интересами. Семь девушек, которые просто пытались справиться с адской дырой, какой только могут быть старшие школы смертных.
Я кружу вокруг него, желая забрать его с собой в Потусторонний мир. Там есть существа, с которыми он еще долго будет расплачиваться за свои деяния. Но большая часть меня хочет, чтобы Калли знала, что с ним случилось.
— Ты сделал ошибку, взявшись за Каллипсо Лиллис. И зря трогал других девушек, за что будешь платить всю свою оставшуюся жизнь, начиная с этого момента.
Он хнычет.
— Ты выдержишь еще восемь травм — по одной на каждую девушку. Я — джентльмен, поэтому разрешу тебе выбирать — сломать кость или отрезать какую-то конечность.
Следующий час был расплывшимся пятном криков и вреда. К тому времени, когда я закончил с нанесением ран, дыхание Уайтчепла стало еле заметно, а веки опущены. Человек может выдержать много боли, и учитель как раз приближается к своему лимиту.
Я вытираю нож и убираю его.
— Ты понимаешь, что стоишь на перепутье дорог, — говорю я ему. — У тебя два выбора: я могу продолжить делать это с тобой или ты сдаешься с поличным — сможешь признаться, раскаяться и прожить жизнь так, как решит закон, или жить так, как устроит меня. Могу уже сказать, что будет для тебя милостивее.