Поскольку со стороны Ефросиньи Алексеевны не было притворства, а был один только страх, доведший ее до судорог, то и выглядела вся эта картина натурально, впечатляюще.
— Ой, мамочка, не умирай! — закричала Евлампия Пантелеевна своим зычным голосом. — Да ты же полсела своими руками на свет приняла … Да другой же такой тут нету… Да на кого же ты нас покидаешь… Людоньки, отзовитесь же хоть вы кто-нибудь… Помогите… — запричитала она.
Никому из пришедших не надо было, чтобы пошли слухи, что при изымании ими зерна в народе начали происходить смертельные случаи.
Руководитель отряда повернулся к топтавшимся рядом сопровождающим, махнул рукой, дескать, нам здесь делать нечего, и они отправились дальше.
Ефросинья Алексеевна тогда едва оклемалась. В самом деле, от страха чуть жива осталась.
— Не за себя переживала, — оправдывалась она гораздо позже, когда жизнь лучшая настала, — за Яшу испугалась. Посадили бы зятя, сучьи дети, если бы могар и лен нашли, а там, смотри, еще и расстреляли бы.
Всю зиму из наворованного Ефросиньей Алексеевной могара экономно варили кашу, и этого продовольствия семье хватило, чтобы выжить. Весной делали оладьи из семян льна. Их растирали на муку, разводили водой и запекали на разогретом кирпиче. Оладьи резко и неприятно пахли, — позже припоминала Прасковья Яковлевна, — были жирными и невкусными, от них возникала тошнота и болел живот. Но все же это было питание.
Но старость — не радость, она никого не щадит, поражает лютыми болезнями одинаково смелых и нерешительных. Можно только догадываться, что именно приключилось с Ефросиньей Алексеевной, по одной неприятной истории из времен немецкой оккупации, которую вспоминали Прасковья Яковлевна и Борис Павлович, ее муж.
Сообразив в начале войны, что его заберут на фронт, Яков Алексеевич постарался законсервировать и спрятать съестные припасы так чтобы, с одной стороны, их надолго хватило его семье, а с другой стороны, чтобы их не нашли чужие люди. В частности, он засмолил бочонки с медом и закопал на пасеке. Ту пасеку даже его внуки помнят. Это был небольшой участок земли, обсаженный чудесными кустами чайной розы. Как и везде, тут живая изгородь тоже регулярно подстригалась, отчего цвела долго и обильно. Именно под этими кустами Яков Алексеевич и сделал тайник.