Когда в 1957 году Борис Павлович попал за решетку, и Прасковья Яковлевна с детьми осталась одна, то именно к бабушке Ефимихе и к ее дочерям она с младшей дочерью ходила в гости по вечерам. Там у Надежды Ефимовны обе учились рукоделию. Прасковья Яковлевна начала вязать крючком, и почти все постельное белье, что у нее имелось, украсила прошвами и кружевными оборками. Ей нравилось это занятие, она собирала различные узоры, записывала их, изготавливала и хранила образцы. Занималась этим, пока в доме не осталось ничего, что еще можно было бы украсить. А потом мода изменилась, появилось готовое постельное белье, и она больше не вязала.
Научилась она также вышивать гладью. Высшим достижением на этом поприще была скатерка, которую она с гордостью постелила на стол в день возвращения Бориса Павловича домой. Для Прасковьи Яковлевны, привыкшей к грубой крестьянской работе, к обработке огородов и вскармливанию животных, и не имеющей времени на чисто женские занятия, это все были великие подвиги. Так что причина для гордости собой перед мужем у нее имелась.
К старости Надежда Ефимовна осталась одна, к тому же ослепла. Душа кровью облилась, когда приходилось видеть ее ползающей на коленях по огороду и наощупь прорывающей картошку от сорняков! Борис Павлович и Прасковья Яковлевна, узнав об этом, немедленно отыскали ее племянника и поговорили с ним. Вскоре он забрал тетю Надю к себе, ведь это именно она вынянчила его и дала первые знания. Дальнейшая ее судьба неизвестна.
Павел Федорович — еще один брат Алексея Федоровича, седой низенький крепыш, жил вдвоем с бабкой. Прасковья Яковлевна говорила, что у них был сын, но он никогда к родителям не приезжал. Павел Федорович жил от дома Прасковьи Яковлевны через Дронову балку, на углу напротив Кухленко, и всегда с бабкой гулял у ворот, когда маленькая Люба шла в школу или со школы, — любил младшую дочь своей внучатой племянницы.
Это было в первые дни сентября 1954 года, когда Люба только что пошла в школу. Так как родители работали, то Прасковья Яковлевна поручила Шуре, старшей дочери, отводить Любу после уроков домой, а потом уже гулять с подругами. Но Шура лишь в первый день так сделала, а на второй день, решив, что хватит одного раза возни с сестрой, улепетнула куда-то с одноклассниками, а Любу бросила, причем без предупреждения — специально, чтобы та не увязалась за нею.
Выйдя с уроков, прилежная первоклассница, строго следуя маминым наставлениям, стояла в школьном дворе и ждала старшую сестру, а той все не было и не было. Уже и жизнь на школьном дворе начала замирать, а за Любой никто не приходил. Ясно было, в чем дело, и девочка решила добираться домой без провожатых, хоть и боялась столь длинного пути, в котором тонула мыслями. Охватившему ее чувству потерянности в пространстве не было предела, и она расплакалась. В слезах и горьких размышлениях об одиночестве шла домой и никого вокруг не замечала.