из московской речи и московской письменности не могли не интересовать Г. О. Винокура: он был пытливым и высокоодаренным исследователем.
* * *
Данные московских памятников разных уровней свидетельствуют о том, что, начиная с XV века, употребление ѣ неоднозначно и зависит от стиля памятника (Виноградов, 1923). В памятниках, относящихся к высокому стилю — церковного и духовного содержания — наличие ѣ под ударением регулярно и нормативно (Васильев, 1905, 1910), что, однако, достоверно отражает только традицию письма, а не норму живого языка Москвы. В бытовом, низком стиле — в письмах, деловых бумагах — буква ѣ постоянно путается с буквой е, употребляется ненормативно (Филиппова, 1982; Сумкина, 1982; Князевская, 1957; Лихтман, 1977; Горшкова, 1968; Акты…, 1975), что явно свидетельствует об утрате различения звуков, обозначаемых на письме буквами е и ѣ, в живом языке или об изменении функции их употребления. В отношении произношения гласной, обозначаемой на письме буквой ѣ, прямых свидетельств нет. Однако В. В. Виноградов отмечал: «Ударяемое ѣ в говоре высшего слоя литературно-образованных людей Московского государства звучало как дифтонг іе (или іе̂) до начала XVIII в. Наряду с таким выговором ѣ в языке верхних слоев московской интеллигенции, сохранявшем архаические черты, очень рано ѣ совпало с е в произношении низших классов Москвы… Отсюда такое произношение проникало и в литературный язык в собственном смысле слова.» (Виноградов, 1923, с. 338—339). Кроме этого В. В. Виноградов приводит мнение Сумарокова о характере произношения ѣ: «Сумароков вполне определенно отделяет литературное произношение ѣ и е от языка „подьячих и баб“, „которые между е и ѣ различия почитают за ничто или паче за род педантства“ (Сумароков. Сочинения. 1781 г., ч. VI, с. 26)» (Виноградов, 1923, с. 327).
Л. Л. Васильев (1910), стараясь объяснить характер различия звучания гласных на месте ѣ и е, пришел к заключению, что в Москве до XVII в. должно было отсутствовать смягчение согласных перед гласным на месте е, ь, а гласный на их месте звучать как [е͡и] и обязательно присутствовать мягкость согласного перед гласным на месте ѣ, который должен был звучать как [и͡е]. Другими словами, должно было произноситься дʼи́͡ела или дʼе̂́ла, но сʼе́͡ила или сʼе́ла, примерно так, как произносятся эти звуки и сейчас в церковнославянском чтении, в котором отсутствует результат перехода [е] в [о] перед твердыми согласными, чего никак не могло быть в живом языке Москвы в XVII веке, если учесть данные исследования московских памятников XV, XVI вв. К. В. Горшковой (1968) и Е. Ф. Васеко (1973).