Перед болезнью он уже почти любил её, хотя сам хорошенько не мог дать себе отчета в этом чувстве.
Ничего этого не подозревала Зоя Никитишна — ей даже не приходила в голову мысль о взаимности, ей достаточно было, что она открыла в своем сердце источник чистой, бескорыстной любви, она была этим неизмеримо счастлива и ей не было даже дела, разделяется ли это её чувство — в нем самом она находила полное удовлетворение.
Когда Петр Валерьянович опасно заболел, она совершенно искренно пришла в отчаяние и всеми силами старалась помочь вырвать его из когтей смерти; она спасала в нем, быть может, даже не самого его, а свое чувство.
Это чувство было дороже ей самой её жизни, оно очищало её, оно возвышало её в её собственных глазах, и под его обаянием она забывала порой свое страшное прошлое.
Прошло ещё несколько недель, и поправление здоровья Петра Валерьяновича стало идти заметнее.
Он был ещё слаб, но уже в полном сознании. От него не укрылась та заботливая внимательность, которою окружила его Зоя Никитишна, а Ольга Николаевна, кроме того, с восторгом передавала ему почти ежедневно о самопожертвовании Зои, недосыпавшей ночей и недоедавшей куска за время опасного периода его болезни.
Больной начал смотреть на свою красивую сиделку взглядом, полным искренней благодарности, в котором порой блестели даже слезы.
Зоя Никитишна краснела под этими взглядами и казалась, с залитым ярким румянцем лицом, как будто моложе и красивее.
Дни шли за днями. Больной стал уже сидеть на постели, и однажды, когда Зоя Никитишна подала ему лекарство, он принял его и вдруг нежно взял её за обе руки.
Она не отняла их.
— Чем могу я вознаградить вас за спасение моей жизни! — с какой-то особой серьезною вдумчивостью сказал он.
— Какая там награда… Я сама так счастлива, что вы поправляетесь… — сконфуженно пробормотала она и хотела было высвободить свои руки из его рук.
Петр Валерьянович, несмотря на сравнительную слабость, крепко держал их и вдруг начал покрывать эти руки горячими поцелуями.
— Что вы, что вы, стою ли я этого? — растерянно говорила Зоя Никитишна, стараясь, но безуспешно, высвободить свои руки.
Вдруг она почувствовала на этих руках две упавшие горячие слезы.
Вся кровь бросилась ей в голову, она наклонилась к нему совсем близко и прошептала:
— Вы плачете… Отчего?
— От счастья! — восторженно произнес он. — От счастья, что встретил женщину, которую люблю всей душою и которая достойна этой любви…
Он привлек её к себе.
Их губы слились в горячем поцелуе.
— Боже мой, Боже мой, что я сделала! — воскликнула она через мгновение, вырвав у Петра Валерьяновича свои руки и закрыв ими лицо.