Она жива — и этого довольно, чтобы они смело бросили в неё камень.
И они будут правы!
За свое прошлое Екатерина Петровна — как теперь мы будем называть её — не находила себе ни малейшего оправдания.
А настоящее?
Разбившая там, в этом далеком омерзительном прошлом, окончательно две жизни — Хомутовой и Зарудина, буквально убившая свою мать, разве теперь она не разбила жизни любящему и любимому ею человеку — её мужу. Если все откроется, то брак её, совершенный под чужим именем, не будет действительным.
Какой позор!
Он не перенесет его! Он, доверившийся ей, не хотевший выслушать уже срывавшегося с её губ признания, подумавший, что услышит исповедь падшей девушки, прошлое которой он мог исправить всепрощающим чувством любви, он не допускал и не допускает, вероятно, и мысли, что его жена… самозванка, преступница.
И роковое предчувствие её сбылось.
Встреча с Зарудиным на Кузнецком мосту поразила, как громом, Екатерину Петровну.
Подготовленность к подобной встрече инстинктивным её ожиданием далеко не умалила совершившегося факта.
Ожидая и опасаясь, она все же надеялась, что это не совершится, что эта чаша пройдет мимо неё.
Но чаша не прошла — факт совершился.
Зарудин в Москве, тот самый Зарудин, который, когда-то давно первый зажег в её сердце чистое чувство, — этот чудный цветок, заглохший потом так быстро в грязном репейнике жизни. Он может, следовательно, встретиться с нею в обществе, в гостиной… узнать её… Он уже и узнал её — она видела это по выражению его пристального взгляда — и тогда… всё кончено!
Она вошла в магазин и бессильно опустилась на первый попавшийся стул.
— Madam se trouve mal! — воскликнул француз-хозяин и приказал подать посетительнице стакан воды.
Екатерина Петровна жадно сделала несколько глотков и немного успокоилась.
Она умышленно пробыла в магазине дольше, сделав даже совершенно ненужные покупки и, боязливо озираясь, вышла на улицу и села в сани.
— Пошел домой… Скорей! — приказала она кучеру. Сани помчались.
Подъезжая к дому, кучер несколько попридержал лошадей и, обернувшись к Екатерине Петровне, добродушно заметил:
— Два господина какие-то у магазина видно в вас обознались, спрашивали меня, как зовут мою барыню… Я сказал…
Бахметьева промолчала.
«Узнал, узнал!» — замелькало в её голове. Она вспомнила пристальный взгляд Николая Павловича и чуть снова не лишилась чувств.
Домой она приехала совершенно больная.
— Что с тобой, ты бледна, как смерть? — заметил Петр Валерианович. — Чего-нибудь испугалась?.. Понесли лошади!
— Нет… Не знаю сама с чего мне в магазине ещё сделалось вдруг дурно… И теперь страшно кружится голова и тошнит.