Последняя молча повиновалась.
Путешествие, видимо, не только утомило её физически, но и совершенно разбило нравственно. В её лице появилось какое-то выражение подавленности, с примесью страха.
Сергей Дмитриевич всю дорогу был неразговорчив, угрюмо-задумчив и сидел, глядя куда-то в сторону, с глубокою складкой на нахмуренном лбу.
Продолжительный tete-a-tete с что-то, видимо, замышляющим и всесторонне обдумывающим человеком положительно стал сперва пугать Хвостову, и час за часом этот страх начал действовать все сильнее — ум был положительно парализован, сердце порой совершенно переставало биться.
Она сидела в экипаже, как приговоренная к смерти, автоматически выходила из него на станциях и так же автоматически в него садилась.
В такое состояние она, впрочем, пришла не сразу; в первое время она старалась побороть этот охватывающий все её существо страх, измышляла даже средства отделаться от своего угрюмого попутчика, пробовала заговорить с ним о деле, но получала лишь одно лаконичное «после».
«После!.. После!.. — звучало в её ушах. — Когда же будет это „после“? Что это будет?»
По приезде на несколько станций у Екатерины Петровны мелькала мысль отказаться ехать далее, но мысль, что этот человек может погубить её в глазах мужа, и роковая уверенность, что он не побоится её угроз и не пойдет на уступки, лишала её силы и все более подчиняла её железной воле молчаливого спутника.
Таким образом дошла она до той подавленности, в которой мы застали её почти у цели путешествия.
Вошедший в избу крестьянин объявил, что лошади готовы.
Сергей Дмитриевич встал и жестом пригласил Екатерину Петровну следовать за ним.
Она послушно пошла к двери.
Он вышел первый.
Он помог ей сесть в довольно высокую тележку и поместился сам рядом. Крестьянин вскочил на облучек.
— Эх… вы, соколики!.. — лихо, по-ямщицки, прикрикнул он на лошадей и последние крупной рысью покатили по деревенской улице и вскоре выехали за околицу.
— Родимые… не выдайте!.. — продолжал подхлестывать их кнутом крестьянин.
До имения Сергея Дмитриевича от этой деревеньки считалось менее десяти верст.
Оно было расположено на берегу реки Волхова, по крайней мере к дороге, шедшей по этому берегу, примыкал принадлежавший к имению лес, хотя усадьба была верстах в двух-трех, и за ней в живописных берегах несла свои сравнительно мелкие воды речка Тигода.
К концу пути лошади притомились и шли медленнее.
Окружающий мрак сгущался. Небо почти сплошь заволокло тучами. Вдали слышались раскаты приближающейся грозы.
— Пошел живей… недалеко!.. — крикнул Сергей Дмитриевич.