— Версты три почитай осталось… — обернулся возница.
— Толкуй больной с подлекарем… нам к лесной избушке… — сказал Талицкий.
— Вот оно что… это близко…
Екатерина Петровна сидела в тележке ни жива, ни мертва. Окружающий её мрак, раскаты отдаленного грома, лесная избушка в перспективе — все это положительно отняло у ней способность мыслить и рассуждать, она как бы одеревенела, не ощущая даже тряски тележки, свернувшей куда-то в сторону с большой дороги и мчавшейся уже довольно долго по кочкам.
Она только вскоре различила в темноте какую-то темную массу.
Это и была избушка, стоявшая посреди выкорчеванной подлесной земли, с которой лес Сергей Дмитриевич уже давно продал на сруб.
— Стой! — крикнул он вознице. Лошади стали.
Талицкий соскочил с тележки и подал руку Екатерине Петровне.
Она, казалось, не заметила остановки и все продолжала так же неподвижно сидеть в тележке.
— Приехали! — резко сказал он.
— Приехали! — как-то почти бессознательно повторила она и начала тоже слезать с тележки.
Талицкий помог ей.
— Ступай с Богом… ты нам не нужен, — обратился он к вознице, сунув в протянутую им руку ассигнации.
— Благодарим покорно… счастливо оставаться… — произнес он скороговоркой и, не заставив себе повторить приказание, повернул лошадей, стегнул их и уехал.
Вскоре он скрылся в ночной мгле, и до оставшихся среди поля Сергея Дмитриевича и Екатерины Петровны доносились лишь шум и скрип колес удаляющейся телеги.
— Где мы… мне страшно… — дрожащим голосом произнесла Хвостова.
— Страшно… — злобно засмеялся Талицкий. — В надежном месте мы… вот где.
Он высек огня и зажег бывший с ним небольшой потайной фонарь.
Но ещё до этого блеснувшая на небе молния осветила стоявшую среди поля полуразвалившуюся избушку, с выбитыми окнами и неплотно притворенной покосившейся дверью, к которой вели три прогнившие ступени крыльца, от навеса и перил которого осталось лишь два столбика.
Сильный удар грома загрохотал на небе и рассыпался как бы отдаленной канонадой.
Занятый зажиганием фонаря, Талицкий не слыхал за этим ударом слабого крика Екатерины Петровны, которая без чувств упала на землю.
Он заметил это уже после того, как зажег фонарь и долгим, как бы в раздумьи, взглядом, окинул лежавшую навзничь Екатерину Петровну, направив на её смертельно-бледное лицо слабый свет фонаря.
«Чего медлить? — мелькнуло в его голове. — Так ещё лучше, она не успеет очнуться, как очутится там, где ей и надлежит быть для моего благополучия…»
Читатель, без сомнения, догадался, что Сергей Дмитриевич под угрозой увез Екатерину Петровну из Москвы на самом деле не для нежных воспоминаний сладких поцелуев прошлого, а лишь для того, чтобы обеспечить себе привольное будущее: он ни на минуту не задумался уничтожить когда-то близкую ему женщину, которая стояла преградой к получению его сыном Евгением, опекуном которого он будет состоять как отец, наследства после не нынче-завтра могущего умереть Петра Валерьяновича Хвостова, — Талицкий навел о состоянии его здоровья самые точные справки, — завещавшего все свое громадное состояние своей жене Зое Никитишне, в которой он, Сергей Дмитриевич, с первого взгляда узнал Катю Бахметьеву.