— Не говори мне ничего про Диану, — разъяренно цедит Публий, нависая надо мной, — я до сих пор с ужасом жду, когда она напишет стихи про нас с тобой, а потом соберет вещи и уйдет.
— А ты не жди. Не напишет, — дергаюсь в ответ, не замечая, что грублю командиру, и хватаю военврача за запястье. Сколько нужно времени Леху? Когда Публий перестанет быть собой?
— Как мне называть тебя?
— Что? — выдыхает он, выдергивая руку. — Что за бред?
— Как мне называть тебя?
Обнимаю его за шею и прижимаюсь всем телом. Хотел Лех физический контакт? Получил. В жар бросает, паника накатывает волнами, а я цепляюсь за Публия изо всех сил. Привязка извивается и шипит ядовитой змеей, меня накрывает с головой воспоминаниями о близости в машине посреди равнины. Только вместо Наилия я вижу обнаженного Публия. Чувствую, как гладит мои бедра и помогает двигаться в такт протяжным стонам. В машине пахнет лимонным пирогом, а на шее влажное прикосновение поцелуя.
— Нет, нет! — бьюсь в крепкой мужской хватке, возвращаясь в реальность.
Серые глаза Публия пропитаны тьмой. Он медленно обводит языком верхнюю губу и улыбается, как сытый кот.
— Лех? — спрашиваю я.
— Да… госпожа.
Голос звучит четче и громче, чем у одержимого духом Друза. Дергаюсь вырваться, но военврач роняет меня на тюки, придавливая телом. Сильный, как Наилий, безумный, как мертвый вождь племени каннибалов.
— Я подумал, что врача пугать скучно.
Публий коленями разводит мои ноги и прижимается крепче. Возбужденный до каменной твердости. Берет мои руки и заводит за голову, крепко сдавливая запястья.
— Вечность болтаться в мире духов без тела, не имея возможности действовать — неприятно.
Голос капитана искажается хрипами, а я вспоминаю признание Юрао на каменной лестнице в горном интернате: «Хочу быть с тобой, как мужчина».
— Изнасилуешь меня?
— Нет, — усмехается Публий, снова целуя в шею, — мне нужно другое.
Отстраняется на мгновение, чтобы дотянуться до кармана, и вынимает даже не нож, а скальпель. Холодное оружие хирурга, заточенное так, что лезвия касаться страшно. Чувствую металл у горла и замираю от ужаса.
— Кровь — источник жизни, — философствует одержимый духом медик, — и сладостный нектар. Как я по нему соскучился.
От шока не чувствую боли, скальпель рассекает кожу и пускает теплую струйку по шее на грудь. Публий наклоняется и слизывает алые капли, урча от удовольствия. Прижимается губами к ране и пьет. Смакует, наслаждается, а я думаю, что теперь дух ест меня буквально, и хочется истерично расхохотаться. Каннибал, которому я сама разрешила делать все, что вздумается.