— Сырое мясо даже лучше крови, — шепчет военврач, расстегивая молнию моего комбинезона и дергая за липучки форменной рубашки, — обычно я предпочитаю филе с бедра, но женская грудь вкуснее. С какой мне начать? Правой или левой?
Выводит тыльной стороной лезвия узоры на моей коже, прижимает металл к соску и дергает на себя. Вскрикиваю от боли, и меня прорывает тягучей ядовитой яростью:
— Убирайся в бездну! Я приказываю! Ненавижу тебя и всю шайку!
Больные ублюдки! Извращенцы! Теперь я знаю, почему вы лишены тел! Вселенная так очищается от скверны! Убирайся! Ненавижу!
Кричу, глядя в бездонные глаза медика. Брыкаюсь, но даже пошевелиться не могу, не то, что сбросить с себя тяжелое тело. Будь ты проклят Публий со своей страстью! Прилип он, привязался, думать ни о чем больше не может. Диану любит, потерять боится. А меня можно вот так: то спиной об стену, то с головой в дерьмо. А сам чистенький, честный и благородный. Ненавижу!
— Ненавижу!
Кажется, что стены отсека вздрагивают от крика. Почему сюда до сих пор не сбежался весь госпиталь? Полог опущен, но ничего не стоит открыть его. Вырываю руки из слабеющих пальцев врача и хватаюсь за скальпель. Лезвие оставляет борозды на коже вместе со жгучей болью. Тошнотворный запах крови оседает металлическим привкусом на языке. У меня получается отнять оружие. Взгляд одержимого гаснет, а скальпель я отшвыриваю в сторону.
— Ненавижу!
Бросаюсь на Публия с кулаками, бью по груди и голове. Он слабо пытается закрыться, а в моих мыслях звучит:
«Успокойтесь, госпожа, я оставил его».
Медик теряет сознание, грузно повалившись на меня. Придавливает так, что не вдохнуть. Всю энергию Лех выпил, но мужчина сильный и здоровый, должен прийти в себя быстро. Скрипнув зубами, сталкиваю Публия на пол. От удара головой медик морщится и открывает глаза.
«Тише, госпожа, — предупреждает Лех, — пусть вообразит самое страшное. Эффект должен закрепиться».
Дергаю плечом, раздражаясь, что темный дух до сих пор здесь и проигнорировал мой приказ убраться. Позже выясним отношения, сейчас главное — привязка. Хочу посмотреть, ради чего все было и не могу. Колотит от ярости и зубы стучат. Картинка клубка цветных нитей вокруг Публия смазывается и расплывается. Военврач тихо стонет и рывком садится на полу. Зря. Бледнеет и качается, чуть не падая, а я поражаюсь, с каким цинизмом слежу за реакцией. Слабый, еле живой, раздавленный ужасом и чувством вины, а я готова схватить скальпель и кромсать его, чтобы кровь пропитывала рубашку, и раны саднили болью.
— Тьер, кхантор…бэй, — стонет Публий и договаривает ругательство шепотом. За пологом хозблока отчетливо слышится топот санитаров.