Рассортировать отчеты обходов не так сложно, в конце концов, у страниц сквозная нумерация и на каждой проставлен серийный номер отчета. Хотя — в данном случае страниц было просто много. Работа не забирает много времени, дурацкие сорок минут, а потом Агата пару секунд сидит молча, держа в руках последнюю папку. Сложно сказать «Прости», она не уверена, что вообще имеет право просить о прощении за такое надругательство над его чувствами.
Так и не найдя сил на слова, встает, хочет подхватить стопку папок, чтобы перенести на стол.
— Оставь, — тихо произносит Джон. Агата останавливается, поворачивается к нему, встречает его прямой взгляд — опускает глаза. Сложно видеть такое его лицо, в нем та же боль, что и вчера. Никакими словами эту боль не утолить. Она его предала. Поддалась настроению, сиюминутной взбалмошной прихоти.
— Рози, постой, пожалуйста, — рука, уже сжавшая дверную ручку, останавливается. Она не смеет обернуться. Она ни в коем случае не достойна его прощения. Она не достойна этого умоляющего, усталого, будто слегка надтреснутого голоса, ласкового обращения.
Плеча касается твердая ладонь.
— Пожалуйста, не стой ко мне спиной, — у Джона настолько умоляющий голос, что кажется, что он стоит на коленях.
Агата поворачивается. Пытается выдержать его взгляд — это тяжело, страшно, мучительно. Просто душа наизнанку выворачивается, когда Агата видит его глаза — уставшие, больные, красные. Кажется, он не спал сегодня ночью. Его ладонь касается её правой щеки, Агата подается было назад, чтобы он не осквернил себя прикосновением к ней, но в выражении его лица проскальзывает такая боль, что она останавливается.
Его пальцы теплеют, как и всякий раз, когда он пользуется святым словом для исцеления. Слабая ноющая боль от его пощечины, такая незаметная при всех этих переживаниях, растворяется в небытии.
— Прости… — эти слова срываются с их губ одновременно, а затем крепкие руки Джона сгребают её в охапку, стискивают. Она не заслуживает этих объятий, его просьб о прощении, черт возьми, — она не заслуживает даже просто глядеть в его глаза, не то что как сейчас — захлебываться рыданиями, утыкаясь лицом в его плечо, стискивая пальцами его рубашку.
Кажется, что душа рвется в клочья, к чертовой матери.
— Прости меня, прости, прости, прости, — лепечет она, вцепляясь в него, обхватывая его руками.
— Ну тише, тише, Рози, — тихонько шепчет Джон, поглаживая её по спине. Его сердце бухает где-то рядом с её ладонями, в этом стуке Агата будто слушает поступь своего облегчения.
Можно ли чувствовать себя нормально? Он её простил? Нет, до конца она сама себя простить не может, но сейчас хотя бы нет ощущения, что она сама себе отрезала руку.