— Он убивал и раньше.
— И он чувствует себя виноватым.
Я упёрся руками в бедра.
— Тогда его никто не заставлял. Он мог спрятаться, как и все остальные зрители боя. Он мог убежать. Он мог выстрелить в ногу или руку ублюдка, но Адамо выстрелил ему в голову. Может быть, Адамо не хочет быть убийцей, но он им является. Это в нашей природе, Киара. Он может бороться с этим, сколько захочет, но в конце концов тьма просачивается сквозь него. Это то, что есть.
— Может быть, — согласилась она.
— Когда-то Фабиано был хорошим мальчиком. Златовласка с раскаянием в скрипучей чистой белой рубашке, но теперь он мой силовик.
Фабиано фыркнул.
— Я никогда не был хорошим и определенно не являлся златовлаской.
— Мне нужно приготовить ужин. Поможешь мне с банкой горчицы на кухне? Я не могу ее открыть, — сказала Киара.
Я кивнул в сторону Фабиано.
— Он может тебе помочь.
Киара нервно переступила с ноги на ногу, ее глаза скользнули к Фабиано, потом обратно ко мне. Мои брови взлетели вверх. Я поднялся на ноги. Фабиано слегка пожал плечами.
— Леона будет здесь через пять минут.
Я последовал за Киарой на кухню и взял банку горчицы, которую она протянула мне.
— Я не думал, что доживу до того дня, когда кто-то будет бояться меня меньше, чем Фабиано или кого-то еще.
Киара покраснела.
— Я знаю, что с тобой я в безопасности, — тихо сказала она.
Черт, так оно и было. Я протянул ей открытую банку.
— Держи.
— Спасибо.
— С Фабиано ты тоже в безопасности, — сказал я ей.
— Я знаю, — сказала она. — Но требуется немного больше времени, чтобы сообщение дошло до моего мозга.
— Ты должна остерегаться мозга, который заставляет тебя любить моего брата и доверять мне, Киара, — пробормотал я.
Она рассмеялась.
— Дело не в мозге, а в сердце.
Я сузил глаза, повернулся на ботинках и вышел, не в настроении для эмоциональной ерунды.
Г Л А В А 9
• ────── ✾ ────── •
СЕРАФИНА
Я не была уверена, что Римо собирался сломить меня, позволив целый день мучиться собственными мыслями. Мне ничего не оставалось делать, кроме как заново пережить сегодняшний поцелуй, разрываясь между чувством вины и вспышкой ужасающего возбуждения, потому что этот поцелуй был не похож ни на что, что я когда-либо чувствовала раньше. И каждый раз, когда я это осознавала, моя вина удваивалась. Не только потому, что Данило был мужчиной, которого я должна была целовать, но и потому, что Римо был последним мужчиной, которого мне разрешили поцеловать.