И вот мы, полуголые, под очередным мостом ждали, пока эти влюбленные птахи, облаченные в пуховики, перчатки и шарфы, улучат хоть минутку между своим щебетанием, чтобы отснять кадр-другой.
Пойдя в очередной раз переодеваться и бросив мельком взгляд в их компьютер, я увидела, что они затирали все снимки, на которых были видны наши лица. Другими словами, мы провели несколько часов на диком морозе только ради фотографий, по которым нас невозможно даже будет узнать! Я почувствовала, как гнев начал закипать во мне. Селеста пыталась успокоить и приободрить меня: «Знаешь, он прекрасный фотограф. Один из лучших». И разве это давало ему право обращаться с нами подобным образом и затирать наши лица?
Во время обеденного перерыва еду привезли только двум влюбленным, нам же не досталось ничего. В конечном итоге, все же знают, что модели не едят…
Дела пошли немного лучше после «хорошего горячего кофе». Практически голые, мы вернулись под прицел фотокамер этих садистов-любовников, которые готовы были часами ждать пробуждения их вдохновения. Когда мы добрались до последней серии снимков, я больше уже не могла это выносить. Мы ждали слишком долго, и я была уверена, что промерзла там просто до смерти. Мне нужно было немедленно согреться, и я развернулась и пошла к фургону. Этот безмозглый фотограф не мог поверить своим глазам: «Но, Виктуар, ты что делаешь?» Я ответила, что собираюсь посидеть в теплой машине и подождать, пока он подготовится к съемке, громко захлопнув за собой дверь, чтобы избежать возможной ссоры.
Мы сделали последние фотографии, а затем они сообщили нам, что не могут отвезти нас домой и мы должны ехать на метро. Я уже спускалась на станцию, когда мне позвонила Фло: «Что случилось с фотографом, Виктуар? Он позвонил мне и сказал, что ты ему нагрубила». Я сказала, что едва разговаривала с ним, равно как и с его распрекрасной ассистенткой, а просто села в машину, чтобы не замерзнуть там до смерти. «Но ты кем себя возомнила? Он один из лучших в своей профессии! Он делает просто изумительные снимки». Я ответила, что видела его фотографии и ни на одной из них нас невозможно узнать. «Ты не знаешь ничего о моде, Виктуар. Он профессионал своего дела, в отличие от тебя. И если тебя что-то не устраивает, то тебе просто надо уходить». Я спокойно ответила: «Ты права, Фло. Я ухожу». И повесила трубку.
Вот и все. Я сделала это. Я была свободна. Наконец-то.
Когда я выходила из метро, она позвонила мне снова: «Слушай, дорогая, все не так уж и страшно. Ты переутомилась. Только что вернулась из Нью-Йорка, немного перегнула палку, и все наговорили вещей, которые совсем не собирались говорить». – «Нет, Фло, я имела в виду то, что сказала. Эта профессия и эта работа уже достали меня. Я буду на завтрашней съемке и на подготовке лукбука для Céline, как и было запланировано, но после этого я ухожу». – «Виктуар, ну, не сходи с ума. У меня для тебя сплошные хорошие новости. На днях я получила фотографии из Майами, и ты потрясающа! Фотограф тебя просто обожает!» – «Еще пять минут назад вы не знали, «кем я себя возомнила», а теперь я уже потрясающая. От этой вашей профессии меня просто тошнит». – «И потом, только что пришли списки ежегодных рейтингов: ты вошла в двадцатку топ-моделей, а это означает, что следующий сезон у тебя будет забит до отказа. Все звонят, чтобы зарезервировать тебя на показ в феврале. И Марио Тестино, один из фотографов, с кем ты встречалась в Нью-Йорке и кто регулярно снимает для