Странности человеческие (Сибирцев) - страница 2

Потом у моей женщины случился какой-то токсикоз: ее постоянно рвало... В больнице она не захотела отлежаться. Потом был выкидыш, кровотечение, неотложка...

Через месяц или два, когда она окончательно поправилась, во время одной из близостей я вдруг что-то вспомнил и грубовато запричитал:

- Арочка! Девочка моя, Ариадночка!!

Женщина, которая лежала рядом, с нежным чужим лукавством вглядывалась в мои глаза, гладила меня и говорила:

- Дурачок! Ложись... Ложись, я рядом. Я всегда теперь рядом.

Я не узнал эту женщину. Я понял: мне никогда не увидеть моей женщины.

В ту же ночь я задушил ее...

Медэкспертиза признала меня психически вменяемым. Муниципальный суд приговорил к смертной казни.

Прошение о помиловании я не подал.

Со дня на день жду исполнения приговора.

- Ариадна-а! Девочка моя! Где ты?! Отзови-ись!

P.S.

Председателем суда была немолодая немиловидная женщина. Усталой судье все-таки было непонятно: почему жертва - довольно рослая: 1 метр 76 сантиметров, двадцати девяти лет женщина - абсолютно не оказала сопротивления в момент удушения ее подушкой. Судмедэкспертиза установила, что пострадавшая в эти минуты очнулась ото сна, о чем свидетельствовали ее широко открытые глаза и зажатая ткань подушки между зубами...

Да, Ариадна не спала, когда до ее сознания дошло, что ее любимый дурачок все-таки сошел с ума. Она до последнего проблеска сознания помогала своему любимому. Она знала, что вскоре их души встретятся там, там...

Преступник был тщедушного телосложения, почти юношеского. Рост имел средний - 172 сантиметра.

Он до самого последнего предсмертного мгновения был уверен: все, что с ним произошло, происходит и сейчас произойдет - самый натуральный дурной сон.

Голоса

В телефонной трубке - звонкий чистый возбужденный голос.

Голос принадлежал женщине.

Голос переливался, журчал, брызгался, точно весенний, безудержно глупый в своей дерзости и веселости, ручей.

Согласные и шипящие выговаривались голосом, с выразительностью поистине зримой, - он сам явственно слышал и видел, как задорно перекатываются разбуженные от зимней спячки эти голыши-камушки - слова...

Этот голос любил и искренне верил, что его так же слепо и безрассудно любят.

Этот голос ни за что бы, ни поверил, что его весеннюю музыку слушают с тягостным и злым чувством.

Потаенное, холодное, склизкое располагалось, умело таясь, в другом голосе, - мужском.

Голос мужчины из телефона напоминал осенний нудный дождь, который всем нормальным людям давно опротивел. Впрочем, этот осенний занудный кропотливый голос-дождь смертельно обрыдл и самому обладателю.