— Платная? У меня и денег нет оплатить, дорого наверно? — расстроено спросила Люба.
— Платить ничего не надо. Мой сын оплатил уже и с верхом. Все довольны. И сиделке и медсестре платит. Ты лечись, ни о чём не думай.
— Ой! Как, за что это он? Мы даже не знакомы, — растерялась Люба.
— Не думай, мой-то тоже тюрьмы не избежал, — с грустью вымолвила Таня, — твой только протопчет туда дорожку, а мой, видно уже протоптал, да думаю не один раз.
— Прости, Таня, ты серьёзно не знаешь, сколько сидел твой сын?
— Бывает и такое. Время, какое настало? От стыда покраснело малиновыми пиджаками.
— Не поняла, — ответила ей Люба.
— Да, что тут непонятного. Ты что телевизор не смотришь? Сейчас все бандиты в малиновые пиджаки рядятся, да по килограмму золота на себе носят.
Ничего так и не поняв, Люба спросила:
— Он что бьёт тебя?
— Да что ты! На руках носит. Он с детства у меня заботливый, добрый был мой мальчик.
— Да, а мой совсем другой.
— Любаша, если бы мы могли прожить жизнь начерно, а потом переродиться и жить уже без ошибок. Счастливо и светло. А может так и есть? Может суждено нам ещё вернуться сюда, назад в эту жизнь, чтобы исправить всё, что наворотили по незнанию, по лености, по невежеству своему? Если так, пусть я умру, только пусть в следующей жизни у меня будет мой сыночек. Не нажилась я с ним, не нарадовалась. А ведь он очень болен, Люба. Такие как он, долго не живут, — грустно произнесла Таня.
— Как и он? — искренне удивилась Люба, — что с ним?
— Нет, у него не телесная болезнь, а ещё страшнее. Сейчас все кладбища забиты погибшими от этой заразы. И я боюсь, очень боюсь за своего сыночка. Я же понимаю, что дорогу он выбрал не ту. Я думаю, уйду я со дня на день к Богу, но уход мой только подтолкнёт сына ближе к пропасти.
Таня устало прервала свои рассуждения. Через некоторое время тишину нарушила суета за дверью, разговоры, хихиканье медсестёр. Дверь резко открылась и в палату вошла «гора мышц». Как-то иначе сложно было назвать вошедшего симпатичного парня. Он боком прошёл в дверной проём. По другому этому молодому человеку войти было невозможно.
— Здрасьте, — вежливо наклонился он к Любе, — вам лучше? — видя её недоумённый взгляд и поняв её растерянность, парень добродушно усмехнулся:
— Ну, поправляйтесь, это вам, — он поставил на тумбочку пакет с какими-то банками и фруктами.
— Что вы, что вы? У меня всего полно, подруга постаралась, — но видя, что парень засмущался, она искренне поблагодарила его.
В палату вошла кокетливая девушка медсестра в коротком белом халатике и поставила на тумбочку Тани большую керамическую вазу. С улыбкой и исподволь поглядывая на парня, она взяла из его рук большой букет цветов. Люба глянула на необычный букет. Таких цветов ей не приходилось ещё видеть. Да и где? Она в город ездила всего-то несколько раз. И то по необходимости. Парень снял малиновый пиджак. Теперь Люба могла разглядеть его лучше. Повесив пиджак на спинку стула, он сел на него, широко расставив ноги. Футболка плотно облегала его мощный торс. Казалось, она вот-вот лопнет от раздутых до невероятности мышц на руках. На шее казавшейся не человечьей, а шеей быка блестела толстая массивная цепь. На запястье одной руки красовались дорогие красивые часы, на другой цепочка такой же ширины, как и на шее. Аккуратная стрижка почти под ноль. Безукоризненно отутюженные брюки и ноги в белых носках и дорогих начищенных до блеска туфлях. Всё в нём говорило о достатке и удовлетворённости жизни. Но не это больше всего поразило Любу.