— Матушка, — обратился детина к Тане, взяв её руку в свои большие, как лопаты ладони, — как ты, родная?
От этого слова «матушка» у Любы навернулись слёзы. Защемило сердце. Она даже представить не могла, чтобы её так назвал сын. Люба непроизвольно вскрикнула от резкой боли. Парень тут же соскочил с места и кинулся в коридор.
— Сестра! — крикнул он, — женщине плохо.
Любе стало неудобно от забот, которыми её окружили, она пыталась что-то сказать, но успокоившись от сделанного сестрой укола и лекарства влитого в капельницу, сначала слушала тихий ласковый шепот Татьяны с сыном, а потом заснула до утра.
Утром Люба увидела, что кровать Тани пуста. Она обратилась к подошедшей к ней медсестре:
— А что, Татьяну перевели в другую палату?
— Да, — ответила она, — перевели вашу соседку в морг.
Маша, как угадала, приехала к выписке Любы. Они встретились в вестибюле больницы, и та повезла её в областной суд, где слушалось дело Фёдора. Приехали женщины задолго до начала судебного заседания. Через некоторое время, к ним подошёл назначенный Фёдору адвокат.
— Вы мать подсудимого? Ну что я могу сказать, при некоторых обстоятельствах, вы понимаете меня, срок можно уменьшить. Но предупреждаю сразу, он идёт по двум статьям. Такса такая — две тысячи баксов за один год.
— Я не поняла, Маша, что он говорит, — спросила действительно ничего не понимающая Люба.
— Я тебе потом объясню, — ответила Маша и ответила адвокату, — у неё нет таких денег.
— Ну, хозяин, барин. На нет, как говорится и суда нет, — быстро, с раздражением ответил адвокат и повернулся, для того, чтобы уйти.
— Подождите, мил человек, — бросилась Люба к нему, — может можно, что ему передать?
Адвокат с явным пренебрежением глянул на неё:
— После заседания, вам всё объяснит секретарь.
Зал заседаний был небольшим. Люба с Машей сели в последнем ряду скрипучих деревянных кресел. Через некоторое время пришёл Дима с пожилой парой. Он, увидев Любу и Машу тихо поздоровался с ними, чуть махнув седой головой. Конвой ввёл Фёдора. Пока снимали с него наручники и открывали — закрывали клетку, куда он зашёл, он взглядом бродил по залу. Увидев мать, чуть приободрился. Но после взгляда Димы осунулся и повернулся лицом к входившей в зал судье.
— Встать! Суд идёт!
Избитая и знакомая по фильмам фраза ножом полоснула по сердцу Любы, разрезая его пополам. В одной половине сердца был её сын, её кровинка, в другой половинке Лена, наблюдавшаяся у психиатра, седой Дима и их крохотный ребёнок, которого она, Люба, выносила из огня, и которого теперь уже нет в живых.