— Эй, куда идёшь? — раздался разъярённый голос прямо перед ней; придя в себя, она подняла глаза, чтобы посмотреть на того, кто стоял перед ней, — Неужели не видишь, что здесь я стою.
— Прости, я не заметила, — выпалила она, безразлично обойдя живую преграду.
Стоило ей скрыться из живого места, как холодная рука схватила её за руку, оттянув в безлюдный переулок. Она уже была готова нанести удар, вовсе не растерявшись, как пустота наполнила её общество. В этот момент Римма не могла понять, что с ней произошло. Но скоро, выбросив странный случай из своей головы, она развернулась в сторону тротуара, как чьё-то тело преградило ей путь.
— Снова ты… — буркнул знакомый голос, который она совсем недавно слышала, — Значит, эта встреча неспроста.
Опешив, девушка отошла на него, пытаясь разглядеть лицо, образ которого казался ей размытым.
— Кто ты? Я не помню, чтобы мы встречались прежде.
— Что, разум помутнел?! Люди такие беззащитные, когда ничего не видят.
Голова Риммы сильно разболелась после слов незнакомца. Ноги ослабли, а в разуме так и проносились слова, произнесённые её отцом и матерью, в правдивость которых она не хотела верить, но не могла им сопротивляться. «Никчёмное создание! Ты ни на что не годна! Как ты могла подумать, что мы когда-то сможем тебя полюбить? Жалкое зрелище. Лучше бы тебя не было» Голоса становились всё громче и громче, заставив кровь политься тоненькой струйкой из её ушей.
— Хватит! — вдруг раздался её измученный голос, струной сорвавшийся в сознании дьявола.
Обессилев, она схватилась за рубаху парня, пытаясь удержаться на слабых ногах. Незнакомец, казалось, оскалился, оттолкнув от себя несчастную девушку, которая глухо приземлилась на холодный бетон.
— Не умирай. Я только начал, — склонившись к ней, он приложил ладонь к её дрожащим от боли глазам, присвоив себе часть её печальной души, — Я так и знал, что ты не простая.
В своём обители Келвин горевал. Душа его, прогнившая и зачерствевшая, не находила себе места. Он так давно терял то, что ценил, пытался оберегать. Если бы в его теле осталось что-то живое, то он зарыдал бы крупными слезами, уткнувшись лицом в обездвиженное тело Мэтью, которое лежало у него на руках. Из него не вышел родитель, да и друг тоже, в чём нуждалось это прежде живое и разумное тельце. Сколько всего он мог отдать ради жизни тех, кого оставил в прошлом, не в силах подарить будущее. Разум его и сознание с каждой потерей становились больше похоже на булыжник, овеянный чёрными тучами, из которых то и дело вырываются режущие молнии, убивающие всё живое на своём пути. Келвин не был из тех, кто потерял чувства, он просто в прошлом оставил то, что напоминало ему об этом.