Инстинктивно я бросился под толстую сосну, вдавился в землю. Она пахла прелой хвоей. Рядом оказался муравейник, муравьи атаковали, кусали в шею, забрались под гимнастерку.
Немец сделал два захода. Бросил бомбы по площади. Рвануло впереди, сзади... Налет окончился внезапно, как и начался.
И я услышал, что недалеко кто-то кричит. Так кричать мог только умирающий.
Я побежал на крик. На дороге дымилась воронка. Пахло кисловатым запахом взрыва, как тогда, в Саду пионеров. Поперек дороги лежала опрокинутая телега. Я поскользнулся, наступил на яблоко и раздавил ею сапогом. Кругом валялись сочные крупные антоновки, разбросанные взрывом. Лошадь умирала. Это был мерин Афанасий. Ему разворотило брюхо. Мерин кричал натужно, как человек: «А-а-а!.. А-а-а!..»
Чуть дальше сидел крестный. Рядом лежал бригадир Кила. Крестный положил голову друга на колени и уговаривал:
— Ты того... Ты не бойся... Ты того... этого...
По лицу крестного скатывались крохотные старческие слезинки.
Они везли яблоки бойцам. Если бы везли яблоки на продажу к станции или в другое бойкое место, поехали бы другой дорогой, не через лес, и не попали бы под бомбу.
— Потерпите! Потерпите! — сказал я и побежал почему-то в сторону деревни.
И наскочил на патруль. Меня остановили, потребовали документы, красноармейцы были незнакомые. Я что-то пытался объяснить. Вообще-то, я зря побежал за помощью — бригадир был мертв. Я бы ничем не смог помочь ему...
И вот меня привели на губу — в одинокую землянку. Открыли ржавым ключом дверь. Я вошел.
В землянке оказалось трое арестованных. Один бывший моряк-электрик из мастерских. Запутанными фронтовыми дорогами он очутился в летной части. Под пехотной гимнастеркой у него красовался вылинявший клочок тельняшки — все, что осталось от флота.
Еще двое арестованных — штабной писарь и технарь с аэродрома — сидели на чурбанах. Лежать на Топчанах разрешалось после отбоя.
— Пополнение прибыло,— сказал писарь, - Сколько дали?
— Четверо суток.
— Ого!..— сказал с уважением бывший моряк.
Почему-то я почувствовал гордость.
— Ну и дурак,— сказал технарь.
И я почувствовал себя разгильдяем, которому штрафбата мало,— удрал в самоволку во время боевой тревоги. По сути дела во время боя.
— Бывает,— примирил меня с самим собой писарь.— На ровном месте поскальзываешься. Вот меня арестовали за фамилию.
— Как так? — поинтересовался технарь.
Я сел на топчан. Мерзлось. Коллеги по губе продолжали беседу:
— Люди, у которых фамилия начинается с последних букв алфавита,— сказал писарь,— живут меньше, чем те, у кого фамилия начинается с первых букв алфавита.