Воронеж – река глубокая (Демиденко) - страница 37
— Нет! — сухо ответила тетя Клара.— Я русская, чем очень горжусь.
Я изучал затылок пленного. По затылку никак нельзя было поверить, что впереди сидит фашист. От него пахло бензином. Он достал сигареты, закурил, пепел стряхивал в кулечек из бумаги. Когда машину тормозило, я утыкался в его спину. Он ничего... Не кусался, не брыкался, что было весьма удивительно.
— Откуда язык знаете? — продолжал разговор капитан.
Учила,— ответила тетя Клара.
- Где?
Давно... Немецкий и французский... Разговариваю свободно. Я и братья.
— А где братья сейчас? Воюют? На каком фронте?
— Старший отвоевался. Умер от тифа. Младший... Говорят, застрелился в Стамбуле. Может быть... Он у нас был слабохарактерный...
— Случается,— сказал капитан и перестал стучать по моей спине пальцами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Человек привыкает ко всему. Он может мириться или не мириться с тем, что происходит, но привыкать — он привыкает со временем ко всему, приспосабливается. И мы с братом начали привыкать к положению сирот. Обидное слово— сирота; если вдуматься в его смысл, выть хочется. Великим счастьем было то, что встретилась тетя Клара. Я не представляю, как бы сложилась наша судьба, если бы «ишачок» не сбил немецкий самолет. Тогда люди, что прятались от бомбежки по обе стороны дороги, не побежали бы ловить немецкого летчика, не образовался бы круг с фашистом в середине, тетя Клара не вызвалась бы уговорить немца сдаться в плен, и мы бы разминулись.
Маму мы не нашли. Из штаба авиационной дивизии, куда нас доставил броневичок, звонили в какие-то тылы, наводили справки. Выяснилось, что госпиталь успели эвакуировать частично, по всей вероятности, медсестра Васина Надежда Сидоровна не смогла выехать из города, осталась с тяжелоранеными. Как поступают фашисты с пленными, в сорок втором году знали все, на этот счет не строились иллюзии, но мама была гражданским человеком, медсестрой, женщиной. Могло случиться, что она и успела выскочить из Воронежа. Требовалось время, чтобы разузнать правду, найти среди тысяч людей одну ее, нашу маму.
Тетю Клару оставили при штабе, мы остались с ней. Поселились в деревне, название которой, как ни странно, я забыл. Надо бы списаться с Рогдаем, он-то наверняка помнит. У него память острее.
Деревня, зарывшись в сады, вытянулась вдоль широкой низины. По низине сочилась речушка, в реку она превращалась лишь у деревянного моста. Здесь она, наглотавшись песка и осоки, раздувалась и засыпала.
Хата была с земляным полом и соломенной крышей. Солома на крыше от солнца и дождей почернела, на коньке вырос бурьян. Вместо каменной трубы торчало старое ведро. Я удивлялся, почему крыша не загорается, когда хозяйка топила пузатую русскую печь, но, видно, от времени солома стала огнеупорной, возможно, деревенские печники знали секрет, от которого не горит солома.