Спозаранок тетя Груня надавала подзатыльников Зинке, заставила дочь чистить хлев. Зинка оказалась непонятно сговорчивой, выполнила урок на совесть, потом куда-то умчалась. Рогдай тоже ушел. Дома остались мы с тетей Груней.
Она мылась во дворе под рукомойником, оттирала медные руки и шею пемзой — мыло в деревне перевелось. Потом обтерлась полотенцем с петухами, прошла в сенцы, распахнула тяжелый кованый сундук. Он напоминал несгораемый ящик в сберкассе. Ключ от сундука тетя Груня прятала в одном лишь ей известном месте. Это она так думала.
Ключ лежал на печке за трубой. Я видел, как его доставала Зинка.
Тетя Груня вынула из сундука атласное платье. Развернула, прикинула на фигуру. Платье полыхало, блестело; в таком наряде человека видно, как красное знамя, километров за пять.
— Муж в городе купил,— не утерпела и похвасталась тетя Груня. Она присела на край сундука, положила платье на колени, погладила его, как котенка, приговаривая: — Красотища-то какая! Я в нем как незамужняя. И продать жалко, и надеть нельзя: наденешь, люди языки распустят: «Мужа в заключение отправила, сама, как пава, вырядилась, кавалеров завлекает». У нас народ спуску никому не даст. Еще туфли у меня есть, лодочки. Сиреневые. Покажу, полюбуешься.
Она бережно свернула платье, еще раз погладила его своими толстыми и сильными пальцами и вдруг заголосила:
Ой, да кто же мою радость извел! Ой, да кто же этот супостат!
Она держала на вытянутых руках сиреневые лодочки. Лодочки были в грязи и травяной зелени. Я сразу же догадался, кто их брал,— Зинка. Вот зачем ей понадобился тяжелый ключ за трубой — наверняка к солдатам на свидание бегала, шлындала ночью по лугу, мяла сочную траву сиреневыми туфлями.
Тетя Груня, кажется, тоже догадалась, кто мог быть супостатом.
Ну, стервь, придет домой! Собственная дочь обворовала!
Она бросила туфли в сундук, хлопнула крышкой, замкнула замок, кованый ключ спрятала под кофточку на груди.
— Алька! — впервые позвала она так грубо.— Хватит горе горевать! Вставай, пойдешь со мной в церковь.
В руках у меня оказался огарок стеариновой свечи. Тетя Груня продолжала:
— Пойдем, поставишь богородице, заступнице сирот. Думаешь, не вижу, как по матери изводишься. Понятно — мать есть мать, вы люди городские, культурные, не то что Зинка. Небось не дождется, чтоб я в поле надорвалась — на платье и на лодочки позарилась. Подумай! Вот вырастила чертово семя! Один никак в армию не уйдет, того и гляди отчудит лет на пять в каталажку, вторая... Война кругом, а ей гулять приспичило. Не хватает, чтоб в подоле принесла, на всю улицу ославила.