Возвращаемся к расположению роты тоже бегом.
Потом готовимся к утреннему осмотру. Шуленин курит очередную цигарку-оглоблю, водит ласково рукой по матовым пуговицам — пуговицы зеленые, чтоб не демаскировали бойца в бою. Шуленин доволен — не надо чистить их каждое утро.
Выстраиваемся на осмотр в две шеренги, одна от другой в трех шагах.
— Старшиной роты назначается Брагин,— объявляет Прохладный.
Затем завтрак.
После завтрака дается полчаса на подготовку к выходу в поле: недавно ввели новый «Боевой устав пехоты», и Прохладный решил, что без знания устава нам не прожить.
Из палаток выносятся шинели. Они влажные после ночи. Бойцы помогаютдруг другу скатать скатки, ползают на коленях по мокрой траве, достают из карманов тесемки, перевязывают шинели. Надевают скатки через плечо. На одном боку противогаз, на другом — сумка с гранатами. Хорошо немцам, у них ноги в сапогах раструбом и у гранат длинные деревянные ручки — наши надо носить в сумках. Сзади по правой ляжке стучит саперная лопата. Спереди патронташи с патронами, еще есть оружие, котелок... Стальные каски.
Шуленина зачисляют в пулеметчики, вторым номером. Он матерится на чем свет стоит. Я вначале не понимаю, что привело его в бешенство, потом лишь узнал, что «максим» разбирается и на Шуленина взвалят станок весом в тридцать два килограмма.
Нам с Рогдаем дается лишь скатка, противогаз и малая лопата. Нам не положено личного оружия — мы ДРВ. «Два разгильдяя Васиных», невоеннообязанные.
— Дайте хоть пистолетик! — просит брат у Прохладного.
— Бери! — Младший лейтенант протягивает ракетницу с непомерно широким стволом.
Рогдай доволен. Меня берут завидки, и я тоже прошу:
— И мне что-нибудь!
— Помоги третьему номеру!
Третий номер молча протягивает щиток от пулемета — это пять килограммов. Щиток нести неудобно. И зачем я напросился?
Выстраиваемся в колонну по четыре.
В конце строя бредем Шуленин и я. Он уже не ругается, улыбается — рад, что мне всучили щиток.
— Никогда не напрашивайся и не давай начальству совета,— говорит, согнувшись под тяжестью станка.— Заставят тебя же выполнять. Вот дурак! «Дайте мне!» Бери станок, доброволец!
Выходим на ровное место. Здесь рос клевер, его убирали конными косилками, земля подстрижена под нулевку. В стороне глубокий овраг, впереди до леса гладко.
— Рота, стой! На-пра-во! Смирно! Вольно!
Я бросаю щиток, помогаю Шуленину снять с плеч станок. Шуленин смотрит на колеса от пулемета с такой ненавистью, что кажется, краска начинает пузыриться от его испепеляющего взгляда.
Прохладный ходит перед строем, держит в руках красную книжечку, деревянным языком втолковывает в наши головы прописные истины: