Любка отмахивалась. А однажды и вправду пришел Мишка, при параде. Картуз с цветком надел, рубаху чистую, штаны. Поясом нарядным подпоясался.
– Люба! – кричит.
Выходит Люба из свинарника.
– Чего тебе?
– Поди ближе.
Подошла. Встала за забором. Сарафан навозом измазан, на руках грязь застыла. Лицо перепачкано.
– Ну?
– Люба. Давай вместе жить, – потом спохватился. – А хочешь, повенчаемся?
Рассмеялась Люба ему в лицо:
– Совсем сдурел? С чего это я с тобой венчаться должна?
– Больно ты мне сердце зацепила. Хочу жить с тобой.
– Ты, Михаил, уходи лучше по-доброму, не то вилы возьму и наколю куда нужно.
Михаил потоптался.
– Что же, отказываешь, что ли?
– Верно понял. И не приходи больше, не околачивайся. Не то вилы возьму.
Ушел Михаил расстроенный. Думал, с радостью девка за него кинется. За такого-то жениха. Не понял совсем, отчего отказала. И решил надежду пока не терять. Кто знает, может, одумается девка да спустя некоторое время сама прибежит, запросится. А если нет, то он снова попытается. На том и остановился.
Зима обычно тянулась в постоянных мучениях. Печурка, что едва согревала комнатушку, где спали работницы, почти не позволяла переставать дрожать. Зато летом можно было спать прямо на сеновале, что тут же, рядом со свинарником. Это спасало от жары и давало возможность хоть иногда почувствовать веяние чистого воздуха. Запах сена, хоть и не перекрывал остальных, но хотя бы смешивался с ними, и во время сна давал возможность забыться и почувствовать себя где-то в другом месте. Или даже на свободе.
Иногда во сне Люба видела маму. Где она теперь? Жива ли? Одинокая слеза катилась по щеке, и Люба начинала беспокойно ворочаться. Часто снился тот день, когда мать кричала и просила, просила.
Эти сны – нежеланные. Они тревожили душу и заставляли снова думать о злости и ненависти к хозяину. Столько лет Люба старалась, чтобы они не исчезли. Эти воспоминания. Она хотела поддерживать в себе эту злость, но иногда со страхом замечала, что уже не может ненавидеть так, как прежде. И опять вспоминала крики матери.
Дни шли за днями и мало чем отличались. Зимой одно, летом другое. Но всё равно – одно и то же.
Летняя ночь тихо опустилась на соломенные крыши и приглушила знойный день. Тёмная синева окутала небо. Кое-где редко видны точки звёзд. Тонкий месяц склонился над крышей в ореоле мягкого света. Тихо поют в траве цикады. Где-то рядом копошится ёж или мышь. Люба закрыла глаза, и чистый ночной воздух разлился по телу. Хорошо.
Посторонний шорох заставил вздрогнуть и присмотреться. Работники в эту пору уже спали усталым сном. По ночам здесь никто обычно не ходит. Если только зверь какой подкрадётся, степная лисица или ещё кто. Да ведь хищному зверю возле птичников интересней крутиться.