Даже ее облик, казалось, намекал на полное отсутствие нормальных человеческих эмоций. Строгий костюм из плотной ткани, неизменная кипенно-белая блузка, заколотая брошью с россыпью камней кроваво-красного цвета. Затянутые в пучок на затылке русые, с проседью волосы, неизменно сжатые в нитку тонкие губы. Ни тени косметики.
Валентина Павловна мотивировала свои действия лишь однажды.
— Светличный, мне платят за тебя как за целый класс обормотов, причем по высшей категории. Плюс доплачивает завод. Немного, но ставка сторожа и уборщицы на дороге не валяется. Сам понимаешь, что к швабрам и тряпке я не касаюсь, в тулупе с берданкой по ночам не гуляю. А денежки — идут! Вот и отрабатываю.
Сам себе Юра иногда казался то ли лабораторной мышкой, то ли дрессируемым цирковым медвежонком. Предъявление — отклик — стимул, мотивация. Отличие состояло лишь в том, что дрессируемым животным не разъясняют основ прикладной рефлексологии. Впрочем, память у животным тоже не стимулируют. Ни при помощи изощренной фармакологии, ни прибором, похожим на массивный браслет.
Все происходящее никак не напоминало оставленную в представляющейся бездонной пропасти прошлого школу. Это … было чем-то иным. С одной стороны, захватывающе-интересным, подкидывающим на каждом шагу загадки. С другой — вытягивающим к концу дня все силы так, сил хватало лишь принять душ и завалиться в постель. Сны, и то больше не снились.
Всего лишь четыре месяца… Но кто бы знал, каковы они были. За это время Юра вытянулся вверх. У подростка кардинально поменялась моторика.
Так неминуемо случается с теми, кто проводит в тире и на фехтовальной дорожке не менее часа в день. А если еще днями работать с металлом, добиваясь безукоризненной работы механизмов, то сторонний наблюдатель вдруг с удивлением отметит, насколько же стремительны и точны внешне неторопливые движения человека, твердо решившего стать Мастером.
И только совсем внимательный, заметит на донышке искрящихся веселым любопытством глаз подростка, холодную отстраненность аналитика.
Как заметил Киплинг после визита к оружейникам Бирмингема, холодный металл накладывает неизгладимый отпечаток на людей, работающих с ним. Ибо ни жалости, ни лжи, ни иных человеческих слабостей не приемлет. Потому человек, подчиняющий своей воле железо, и сам становится, мягко говоря, несколько иным.
Происходящих с ним метаморфоз подросток просто не замечал. Изменения происходили постепенно, и Юре казалось, что ничего, по большому счету, и не происходит. Он ведь всегда был таким, правда?
В тот день, отчитываясь Валентине Павловне о сделанном за день, Юра обронил: