Что не помогало, так это воспоминания о ее детстве, о бедности, о том, как ее тащили из штата в штат, когда ее отец брался за временную, часто сезонную работу, которая едва оплачивала аренду и еду, не говоря уже о необходимых ему художественных запасах. «Все это того стоит», — сказал он ей однажды, когда она была маленькой и жаловалась, что не может купить новое платье, которое ей понравилось. — Однажды папа продаст еще несколько картин, — это было до того, как бедность и неуспех сделали его злым и мелочным.
Теперь, став взрослой, она не желала этого, не хотела ни бедности, ни мелочности, но она смирилась бы с тем, что у нее нет денег, если бы это означало, что она может доказать отцу, что он ошибался в ее таланте. Что все это не бездарная трата времени.
— Тогда найди другую работу, — отмахнулся Лукас. — На Манхэттене нет недостатка в барах.
Грейс смотрела на него, на свет, ласково скользящий по его влажной от пота коже, подчеркивая идеальные, скульптурные мышцы. Из-за того, что его майка прилипла к телу, она могла видеть практически каждый кубик его пресса.
Боже, как такой бессердечный ублюдок может быть так чертовски красив? Это было так неправильно.
Он не совсем бессердечный. Он принес твои холсты.
Так оно и было. И все же одним махом он уничтожил все хорошее, что было в ней.
— А как мне найти другую работу, если я не могу покинуть эту квартиру? — она указала, сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. — Пребывание здесь не помешает приходить моим счетам и мне необходимо будет их все оплатить.
Он замолчал, бросив на нее еще один пронзительный взгляд.
— Как я уже сказал, я со всем разберусь.
— Как?
— Предоставьте это мне, — он уже повернулся к мешку, протягивая руку, чтобы удержать его. — Поговорим об этом позже.
Грейс сглотнула, когда паника сжала ее горло. Ей хотелось подойти к нему и встать между ним и мешком, потребовать, чтобы он объяснил ей, что именно он имел в виду, говоря, что «разберется с этим». Но потрясения дня заставили ее почувствовать себя близкой к слезам, и все, что нужно было сделать, чтобы она все же разревелась, это быть мудаком с ней. Это был бы удар по ее гордости, которого она просто не смогла бы вынести. Кроме того, у нее уже было более чем достаточно потрясений для одного дня, и разругаться с ним было последним, в чем она нуждалась.
Вместо этого она проглотила еще один ком, который застрял у нее в горле.
— Ты чертовски прав, мы еще обязательно поговорим об этом — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо. — Мне жаль твоего отца, кстати.