Боже, ей захотелось… сделать что-нибудь. Ткнуть в него пальцем. Разозлить его. Потревожить его ледяной фасад. Посмотрим, удастся ли ей вытащить того мужчину, которого она мельком увидела, когда он боксировал, — весь этот жар и необузданная жизненная энергия. Полная противоположность этой… холодной, темной тишине.
Грейс медленно откинулась назад и посмотрела ему прямо в глаза.
— Значит, тебе все равно, нарисую я тебя или нет?
На это он ничего не ответил, но напряжение, сгущавшееся вокруг него, изменилось, усилилось, стало каким-то… опасным.
Да, она подловила его, и они оба это знали.
Она улыбнулась ему. Специально.
— Мне нужно всего десять минут. Вот и все. Десять минут, а затем все закончится.
Он молчал, не сводя с нее пристального взгляда.
Обычно она неплохо разбиралась в людях, но понятия не имела, что творится в его прекрасной голове. Она понятия не имела, о чем он думал.
И ты хочешь это узнать.
В некотором роде. Она хотела знать, что сделало его таким холодным, твердым и гладким, как замерзшее озеро. Потому что что-то произошло. Что-то заставило его запереться так крепко, что ничто не могло убежать.
— Тогда десять минут, — холодно сказал Лукас. — И время пошло.
Она не колебалась. В тот же миг блокнот и карандаш оказались у нее в руках, и она начала рисовать, как будто весь смысл ее существования заключался в этом моменте. Она должна была запечатлеть его мощное тело, нависающее над ней и то, как свет падал на его лицо. Изгиб его брови. Ровная линия его носа. Немного жестокий изгиб его чувственного рта. Его сильная челюсть. Его пристальный взгляд, направленный на нее.
Ее сердцебиение начало ускоряться, а звук ее карандаша, двигающегося по бумаге, заполнял внезапную, глубокую тишину. Это было так легко, так естественно, что Лукас начал появляться на бумаге, как по волшебству.
— Итак, — начала она. — Я знаю, что вы с Гриффином были в разных командах, но ты…
— Никаких разговоров.
— А почему бы и нет? Я люблю поговорить, когда рисую, — она подняла глаза, заметила тени на одной стороне его лица и, быстро двигая карандашом, прикинула, как бы ей затенить его. — Надеюсь, все в порядке.
— Вовсе нет.
Она не могла удержаться от улыбки, услышав ровные нотки в его голосе, волнение от того, что после нескольких недель, проведенных с ней, он вынужден был смириться с огнем в ее крови.
— Что ты имеешь против разговоров?
— Это бессмысленный шум. Полезно только тогда, когда речь идет об обмене важной информацией, — он стоял неподвижно, как статуя, и, казалось, чувствовал себя вполне комфортно. Как будто он мог простоять там весь день, и это его не беспокоило.