Мила взволнованно взмахивает руками и неуверенно шагает ко мне. С вытянутыми ручками, она бежит в мои объятия. Я прячу лицо в её запутанные кудри и вдыхаю сладкий детский запах.
— Папочка, папочка, папочка, — лепечет она, болтая ножками и хихикая.
— Это я, — подтверждаю я, сжимая её как можно крепче.
Я глубоко и прерывисто дышу. Я исполнил все свои мечты. Выступал перед тысячами людей, записал два альбома, ставших хитами, и поднялся в чартах Billboard. Но ничто не может сравниться с этим. Ничто и никогда не переплюнет этот момент, это чувство, когда ты впервые держишь на руках свою малышку.
Я опоздал на месяцы. Чёрт, возможно, опоздал больше, чем на год, но это не важно. Может быть, на следующий день, может, даже через три часа всё будет иначе, но прямо сейчас она моя, и я держу её на руках.
Мила продолжает хихикать, дёргать ножками и визжать, не обращая внимания на то, как сильно я дрожу.
Сжимая Милу, я смотрю на Софи. Её голубые глаза сияют, слёзы текут по щекам. Она закрывает рот рукой, и в тот момент, когда наши взгляды встречаются, моё сердце начинает биться ещё сильнее, болезненно напоминая о том, что могло бы быть.
О том, каким должен быть этот момент.
Потому что она была права, но всё же кое в чём ошиблась.
Дело в Миле. Прежде всего в Миле, но и в нас тоже.
Потому что без нас не было бы её.
И это не проигнорируешь просто так.
Моя грудь напрягается, когда я вдыхаю сладкий аромат волос Милы. Будто впитываю прошлое, которое пропустил, и будущее, которого никогда не будет. Будто я вдохнул и горе, и надежду.
— Песя? Папа, песя? — Мила внезапно вздыхает и начинает извиваться в моих руках.
Перевожу взгляд от неё к Софи и обратно. Она смеётся сквозь плач.
— Песню, — шепчет она, — она хочет, чтобы ты спел ей песню.
— О! Песню! Давай посмотрим… — я плправляю Милу на руках. — «…Греби, греби, греби на своей лодочке».
— Нет, — смеётся она, — папина песя.
— Одну из твоих, — поясняет Софи, обнимая себя. — Ей не нравятся детские стихи. Она определённо твой ребёнок.
Мила широко улыбается.
— Ладно, какую? — я серьёзно спрашиваю двухлетнего ребёнка, что мне спеть? — о, я знаю. Эту.
Я напеваю мелодию, и она радостно визжит. Я принимаю это как «да». Начинаю мягко напевать вступительную строчку. Я сам написал её. И Софи знает её так же хорошо, как и я, потому что она была со мной, когда я это сочинял.
Той ночью она заброковала половину слов, потому что они казались бессмысленными. У меня никогда не было шанса сказать ей, что она была права.
«И вечность — это всего лишь ещё один день, пока ты не со мной, чтобы увидеть его…»