— Матрос Сидоренко по вашему приказанию прибыл.
— Что у вас случилось? — Паша намеренно перешел на "вы", придавая разговору официальный тон.
— Товарищ командир, голова болит, — сказал матрос, демонстрируя печаль, тоску и гримасу нестерпимой боли.
— От чего?
— Наверное, в машине растрясло, когда ехали, — предположил матрос и придал своему лицу еще больше страдания и хвори.
— И что вы предлагаете? — спросил Шабалин.
— Я бы таблетку цитрамона выпил и полежал бы в казарме, — не моргнув глазом ответил матрос, — пусть меня "Урал" обратно в часть отвезёт.
На лице Шабалина не дрогнул ни один мускул. Старшина чуть заметно усмехнулся. Федяев так же сохранил на лице строгое безразличие, тем не менее, решив пронаблюдать, как командир роты решит этот вопрос.
— Товарищ матрос, кроме головной боли еще на что-нибудь жалуетесь? — спросил Паша.
— Никак нет, — Сидоренко пожал плечами. — Только голова болит. Нестерпимо.
Командир роты вынул из разгрузки радиостанцию:
— Фельдшера на огневой рубеж! СРОЧНО!
Сидоренко с опаской посмотрел на своего командира:
— Товарищ командир, зачем фельдшер? У меня есть таблетки. Просто отпустите меня в казарму!
— Не могу, — сказал Паша. — А вдруг у вас инсульт, товарищ матрос, или мигрень, или еще что? Вы медик? Нет! И я тоже не медик! Мы с вами не можем оценить всю опасность вашего недуга! А если вы в казарме внезапно умрете? Кто отвечать будет за вас? Вы? Нет! Отвечать буду я! Поэтому сделаем всё так, как того требует инструкция!
— Ну, вроде проходит голова, — матрос попытался съехать с темы, с удивлением принимая неожиданный поворот событий.
— Тем более! — оживился командир. — Это же старая уловка — вроде недуг проходит, и мы вам не оказываем помощь, а у вас потом резкое ухудшение здоровья. А потом вы скажете, что ваш командир первую помощь вам не оказал. Комитет солдатских матерей поднимет страшный вой на всю страну, а вы нажалуетесь военному прокурору и он заведет на меня уголовное дело. В результате из-за вашей сиюминутной головной боли я буду лишен офицерского звания и посажен в тюрьму на пять лет. Лично меня такой расклад не устраивает! Поэтому — пойдём по тому пути, который регламентирован руководящими документами.
Матрос повесил голову, не находя слов в ответ.
В это время на огневом рубеже появилась запыхавшаяся фельдшер, девушка лет тридцати, давно уже умудренная особенностями военной службы и прекрасно разбирающаяся в матросских чаяниях и желаниях.
— Что случилось? Кого застрелили? Где раненый? — выпалила она на ходу.
— Вот, — Паша кивнул в сторону больного. — У матроса голова болит. Говорит, что нестерпимо.