— Марлин. Пожалуйста. Уходи. Пожалуйста – в механическом лающем голосе слышалось яростное нетерпение. Все еще невидимый взору Вертинский с огромным трудом сдерживал себя. Протяжно застонала труба и Марлин разом представилось как на трубе смыкается сминающая ее металлическая рука.
Марлин снова опустила лицо, она никак не могла собраться с мыслями.
— Просто расторгни с ним контракт – лязгнул голос искалеченного мстителя и нетерпения в нем стало еще больше.
— Я не могу, Нортис – ровно ответила девушка, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не сделать шаг назад – Я могу оставить опекаемого только в полицейском участке, официально отказавшись от договора, вернув средства и уйдя, убедившись, что он под защитой офицеров полиции. Иначе какой смысл нанимать телохранителя, если он может оставить тебя в любой момент и уйти, бросив на верную смерть? Верно?
— Уходи, Марлин! – бешеный вопль показал, что Нортис не желает слушать логические спокойные пояснения – Уходи! Уходи! Уходи-и-и-и!
Хриплый механический вдох, стон очередной трубы, топоток крысиных ножек, несколько секунд напряженной тишины.
— Пусть он расторгнет контракт – эти слова доказали, что калека действительно пытается избежать столкновения с Марлин.
Снова тишина. Внешне бесстрастная девушка занята тем, что воссоздает в голове картину пройденного и еще только предстоящего им пути. В первую очередь она телохранитель и обязана спасти своего подопечного – кем бы он не был. Разве только брат Джорджи на самом деле расторгнет контракт, на что имеет полное право как наниматель. Но потребуется сделать видеозапись. И на ней наниматель должен выглядеть веселым, спокойным и находиться в оживленном людном месте – желательно все в том же полицейском участке. Учитывая их местонахождение и заливающегося слезами монаха…
— Я хочу жить… – тихий задушенный писк донесся от скорченного на полу плачущего мужчины. Утирая слезы ладонями, пряча лицо, смотря только на пол, но избегая поднимать взор на стоящую над ним девушку, брат Джорджи повторил – Я хочу жить… я… я искупаю свою вину! Уже десять лет я делаю все, чтобы искупить свою вину! Я не насиловал! Я не убивал! Я… я только держал ее ногу… прижимал к полу. Зачем твой отец полез в драку?! Зачем?! Ведь он видел – они все под тяжелым кайфом, им на все плевать! О Господи… все десять лет, каждый божий день, каждое утро и каждый вечер я читаю молитвы по несчастной семье Вертинских! Почти все мои деньги я трачу на помощь обездоленным! Вся моя жизнь посвящена их спасению! Да – я слаб! Да – я трус! Но я стараюсь все исправить! Вся моя жизнь легла на исправление одного проступка! – писк перешедший в горестный вой резко оборвался, сменился шмыганьем забитого соплями носа, а затем снова послышались те же слова – Я хочу жить…