Не возражаю.
Сталкиваться с призраками как-то не очень хочется.
Чертовки открывают дверь с помощью магии. Вернее, просто испаряют её. И теперь под островерхой крышей зловеще зияет вход. Словно пасть, готовая проглотить.
Дом внутри практически пуст. Нам попадается поломанный стул да какие-то тряпки. Впрочем, паутина здесь настолько густая, что её саму можно использовать как полотно.
Мара и Кара движутся полуприсядью, постоянно оглядываясь.
— Разве вы никогда здесь не были?
Меня удивляет их поведение.
— Нет, — заявляет Мара, — мы не любим нытиков.
— А затерянные всё время ноют! — добавляет Кара и вскидывает палец: — Слышишь?
Действительно, словно подтверждая её слова, в почти абсолютной тишине отчётливо слышен всхлип. Вполне человеческий всхлип. Он явно принадлежит не какому-то скоплению эктоплазмы, а реальному человеку.
— Кто здесь?
Эхо подхватывает мой вопрос, кидает его в каждый угол, прячет в паутинных занавесях.
Плач становится громче и горше.
— Выйди, покажись! Мы не причиним тебе зла!
— Ты что делаешь? — шпыняют меня чертовки. — Причинять зло — это всё, что мы умеем!
— Значит, пора обрести новые навыки, — цыкаю на рогатых сестёр и снова обращаюсь к затерянному: — Ну же, иди к нам. Не бойся.
Плач прекращается, его сменяет вздох, слышится шорох, потом возня. И вот из тёмной ниши в стене выступает фигурка.
Ребёнок.
Мальчик лет пяти-шести.
Страшно худой, бледный и грязный, в жутких лохмотьях.
Но громадные синие глаза на его личике — живые, человеческие, полные страха и слёз.
Присаживаюсь, чтобы быть наравне с ним, протягиваю руки ладонями вверх, чтобы показать: я безоружна.
Ребёнок всё-таки приближается, хотя и смотрит опасливо и настороженно. Берёт мою руку, обнюхивает, словно зверёк, и…кусает. Не больно, но весьма чувствительно. Но я не злюсь, потому что всё понимаю:
— Да ты голодный!
Встаю, из-за чего мальчик отшатывается от меня, готовый в любой момент юркнуть обратно в нишу.
Сейчас я благодарна чертовкам, что те замерли у меня за спиной и не лезут в наш с малышом диалог.
Я же продолжаю подманивать мальчишку:
— Идём! Мы дадим тебе еды!
Слышу шипение за спиной: сёстры явно недовольны таким поворотом, только мне плевать.
— Давай, малыш, — подбадриваю я.
Он качает головой, подносит палец к губам, видимо, размышляя. Затем указывает в сторону, в самый тёмный угол комнаты и тихо, едва различимо произносит:
— Там…
И до меня доходит — ещё дети! Что там говорили чертовки: Хранительница Перепутья ушла за платой и та плата — дитя! Значит, детей они всё-таки не едят, они обрекают их на кое-что похуже — на медленную смерть в голоде, холоде и пустоте.