— Эти дети… гулии… они ведь появляются из тех, что ваша матушка берёт в плату?
Чертовки прыскают и покатываются, словно я сказала что-то презабавное.
— В чём дело?
— Ну и глупа же ты, сестрица, — произносит Мара тем тоном, каким усталый преподаватель в сотый раз объясняет прописные истины нерадивому ученику. — Те дети ни в кого не превращаются, их сжирает Дорг.
Кара расплывается в блаженной улыбке:
— Но и нам достаётся по кусочку. Дорг великодушен и щедр!
Такие рассуждения быстро приводят Мару в чувство. Она подскакивает, и они с Карой вновь делают «ладушки-ладушки», ударяются копытцами и, подхватив друг друга под руки, весело отплясывают, напевая:
— Королевское дитя! Очень вкусное дитя!
Какой же я была дурой, если поверила в благородство чертовок?! Не только гулии, но и они сами предпочитают свой обед сырым!
И, подтверждая мои худшие опасения, раздаётся истошный детский крик. Теперь плачет настоящий младенец, а не монстр, замаскировавшийся под ребёнка. Потому что вопль наполнен истинно человеческим страхом и отчаянием.
Я первой выскакиваю из дома-гриба.
Мне плевать, что подумают обо мне чертовки да и вообще вся нечисть этого мира, пусть попробуют меня остановить.
Хранительница Перепутья стоит на огромном, оплетённом тиной камне, что высится из чёрной глади вод. Она держит младенца за ножки вниз головой. Вторая рука её воздета вверх, как и носатое лицо.
Как заведённая, она твердит одно и то же:
— Великий Дорг, появись! Прими подношение! Великий Дорг, появись!
Её голос едва различим за надсадным плачем ребёнка.
Ну уж нет, господа и госпожи чудища, я долго терпела и не лезла в ваш мир со своим уставом. Но вы перешли всякие границы! И я больше не намерена на это смотреть!
Я выхватываю у Кары сачок как раз в тот момент, когда земля и всё вокруг начинает дрожать.
Неужели землетрясение? Ещё катаклизмов мне не хватало!
Но по блаженным рожицам сестёр-чертовок понимаю, что ошиблась. Как верующие в молитвенном экстазе, они истово шепчут:
— Великий Дорг идёт! Всё живое бежит в страхе пред ним!
Следующий толчок сбивает нас с ног, и мы втроем кубарем летим к двери жилища Хозяйки Перепутья.
А потом мир погружается в абсолютную тьму.
Но лишь на несколько мгновений — то громадная туша Дорга закрывает слабое солнце, которое и так неохотно заглядывает сюда.
Дорг мерзок: безглаз, безнос, из органов чувств на его морде только пасть. Большая, зубастая, прожорливая пасть. А ещё он многорук. И все эти жаждущие лапы тянутся к заходящемуся в крике младенцу.
Нет, не дам!
Хозяйка Перепутья отняла моё сердце, лишила меня свободы и солнца, но кормить монстров младенцами я не позволю!