― А если все же так случится? Тогда ты будешь грустить, и больше никто не сделает тебя счастливой.
― Милая, ты всегда будешь здесь, чтобы делать меня счастливой. Ведь ты ― это все, что мне нужно.
Оставить Коула в прошлом, вернуться к прежней жизни ― лишь я и Эмми, вдвоем против всего мира. Раньше нам никто не был нужен. Не будет и сейчас.
Эмми уже сухая, и я торопливо начинаю натягивать на нее одежду.
― Думаешь, он все еще грустит, потому что у него больше нет маленькой девочки? ― спрашивает она, держась за мое плечо, просовывая ноги в штанишки.
Нет необходимости спрашивать, о ком она говорит, но мне очень любопытно знать, почему она думает о нем. Кажется, Коул имеет влияние на все семейство.
― Вероятно, он всегда будет грустить, но это не ее вина. Просто это означает, что он любил ее слишком сильно.
Эмми ухмыляется.
― Ты заставляешь его перестать грустить.
― Почему ты так говоришь?
― Мамочка, он смотрит на тебя иначе. Хочет тебя поцеловать. Точно говорю, ― хихикает она, снова становясь маленькой девочкой. ― Мамочка и Коул сидят на дереве, це-е-елу-у-у-ясь, ― поет она.
― Не думаю, что мамочка и Коул в скором времени будут целоваться, ― говорю я, пропихивая ее голову в пижаму.
― Но ты этого хочешь.
― Нет, не хочу.
Она снова хихикает.
― Может, если ты поцелуешь его, то тоже будешь счастлива.
― Кажется, ты считала поцелуи мальчиков неприличными, ― напоминаю я о ее отношении к сильному полу в той, далекой, жизни.
― Не для больших девочек. Для больших девочек они волшебные.
Я беру ее на руки, и она обвивает мою шею руками.
― Единственные волшебные поцелуи, что мне известны, ― вот эти, ― я целую ее лицо, волосы, и тема исчерпана.
Надеюсь, в отличие от меня, она сможет выбросить это из головы. Выбросить из головы его.
⌘⌘⌘⌘⌘
Я завидую способности Эмми быстро засыпать. Надеюсь, это означает, что, несмотря на все беспокойство и вопросы, мысли ее по большей части беззаботны. Мне же, напротив, они не дают уснуть. Я все еще сижу в темноте, завернувшись в одеяло, глядя на пустой камин, размышляя. Только поэтому я слышу мягкий стук. Если бы я находилась в другом месте, а не в нескольких шагах от входной двери, то никогда бы его не услышала.
Внутри все сжимается, и, повернувшись к источнику раздражающего звука, я спорю с собой, ответить или притвориться, что я уже в кровати. Наконец, на цыпочках иду к двери; прижимаюсь к ней ухом, чтобы понять, если мой полночный гость уйдет. Я слышу едва различимый царапающий звук, будто грубая ладонь трется о дерево между нами.
― Иден, ― произносит хриплый голос.