Из далёкого далёка слышен голос. Ещё трудно понять, осознать, что это человеческая речь, но вот камнепад в голове становится тише, голос — громче:
— Водичка, водичка, умой Саше личико. Водичка ушла и беду унесла! «Богородица, дева, радуйся! Благодатная Мария, господь с тобою!»…
«Господи! Чей же это голос? Где он мог слышать эти слова, в какие незабвенные счастливые времена?! Голос мамы? Нет, это мамины приговорки и молитвы, но это не мамин голос. Вот недавно, совсем недавно… Почему он не может вспомнить!».
— Господи помилуй, господи помилуй! — продолжал литься ручеёк тёплых простых и родных слов. — Ты спросил, скоро? И я ответила — скоро! Вот ещё полежишь денёк-другой, поднимешься, пойдёшь гулять своими ножками, а я буду рядом. И мы никогда больше не расстанемся!
Губы Кудашева дрогнули. Он вспомнил! Но онемевший рот после нескольких мучительных попыток смог только выдохнуть:
— Пить!
* * *
В тот же день.
Отцвела и в Асхабаде золотая осень. Тучи чёрные, низкие. Второй день холодный нудный осенний дождь.
В кабинете генерал-майора Шостака тоже темно, холодно и неуютно. Десять утра, но на столе горит электрическая лампа. Шостак в кресле за своим столом. Посреди кабинета по стойке «смирно» Дзебоев. Шостак смотрит в окно. По стеклу барабанит косой от северного ветра ливень. Дзебоев смотрит прямо перед собой поверх головы Начальника — на портрет государя императора Николая Александровича Романова. Дзебоев без сабли, его кобура пуста. Сабля в платяном шкафу Шостака, наган — в правом ящике письменного стола.
— Подготовил? Принёс? — Шостак так и не взглянул на Дзебоева.
— Никак нет, ваше превосходительство!
— Не узнаю вас, Владимир Георгиевич. Где Скобелевская школа? Вы свои кресты без проволочек получали — и в петлицу, и на шею! Не пытались подсчитать, сколько жизней спас Кудашев? А мои артиллеристы подсчитали: учитывая плотность окружения террориста и силу взрыва — не менее тридцати душ! И ваша собственная, князь, в том числе!
— Скорблю о случившемся. Благодарен Кудашеву. Заморочка только одна — мой кабинет по вашему приказу опечатан. В моём сейфе все аттестации и послужной список Кудашева. Простая описка, ошибка в представлении повлечёт неминуемый отказ Георгиевской думы в награждении Орденом Святого Георгия четвёртой степени. Прикажите снять печати. Мне нужно всего тридцать минут!
Шостак молчал. Дзебоев не нарушал тишины.
— Хотите выпить, Владимир Георгиевич? — Шостак звякнул настольным фарфоровым колокольчиком. Заглянул дежурный офицер. — Чаю, галет, колбаски, два прибора.
Дежурный вышел, но через минуту уже снова был в кабинете с подносом, покрытым белой салфеткой. Что-что, а самовар в дежурной службе был всегда в положении «под парами»!