Кэтч поднимает руки и кладет ладони на мои щеки. Я резко вдыхаю, когда он касается моей кожи и оказывается так близко. В темноте я вижу напряженность в его взгляде. Пульс резко подскакивает, и я отчаянно хочу покрутить локон, но вместо этого хватаю его за руки и сжимаю изо всех сил. Каждый раз, когда он оказывается так близко, мой мир переворачивается, и единственное, что имеет смысл, это он.
‒ Ты хоть представляешь, как сложно будет нам скрываться, если кто-нибудь узнает тебя и доложит об этом в полицию?
Дыханием он щекочет мне губы, и я чувствую мурашки на коже. Я лишь качаю головой. Не доверяю я своему языку.
‒ Если о тебе заявят, они узнают об этом ‒ и мы раскрыты. Черт побери, Макс, может быть, они уже знают.
Я хочу ответить ему что-нибудь остроумное или что-то в свою защиту. Ведь это он не дал мне позвонить Джун, хотя я знала, что позвонить нужно, но я просто не могу заставить себя вымолвить хоть слово.
Я выдыхаю после некоторой паузы и опускаю голову, чтобы лбом коснуться его мягких полных губ. Кэтч кладет одну руку мне на затылок и сжимает руку. Я не знаю, может, он пытается удержать меня или делает это для равновесия, но мне становится спокойно. Не потому, что я умею драться или стрелять в упор, а потому, что позволяю другому подарить мне ощущение надежности.
Он опускает вторую руку вдоль тела, и, сделав несколько вдохов, отпускает меня и протягивает телефон. Ему не приходится говорить мне, что делать, я и так это знаю. Нужно позвонить Джун и убедить ее, что я в порядке.
‒ Твое фото у них уже есть. Никаких гарантий, что фото снимут. И существует риск, что тебя покажут по телевизору во время новостей, если еще этого не сделали.
Он подходит к двери и берется за ручку.
‒ Но нужно попытаться.
Он уходит, через несколько минут возвращается с нашими сумками и кладет их на пол у двери.
‒ Кэтч, ты уверен, что тут мы в безопасности? То есть, что если тебя как-нибудь выследили...
Голос увядает, я и сама не понимаю, что именно хочу сказать. Не имею никакого представления о том, как эти люди работают.
Он уверенно улыбается.
‒ У меня есть несколько имен, о которых они не знают, и я плачу наличкой. На одну ночь здесь безопасно.
Он открывает дверь и смотрит на меня через плечо.
‒ Оставайся здесь и никому не отвечай. Даже Джун. Я вернусь через тридцать минут.
Я киваю в ответ, он выходит и оставляет меня одну.
Некоторое время я просто успокаиваюсь от эмоциональной встряски: сначала из-за его близости, потом из-за резкого отдаления. Он не поцеловал меня, когда я коснулась лбом его губ, только помедлил пару мгновений, а потом неловко отстранился. Ненавижу себя за ощущение вынужденной близости к нему, а еще за желание вышибить ему мозги. Но, даже ясно показав ему, чего я хочу, в ответ я получила лишь чувство, что он меня продинамил. Может, я для него не больше чем обуза, человек, которого он по ощущениям должен защитить, чтобы отработать свои предыдущие злодеяния. Что бы он ни сделал, я знаю, что что-то такое было.