Когда он появился с велосипедом, Юля растерялась и даже поблагодарить его забыла. Если бы не папа, он бы так и ушел. А что, если он обидится? И больше никогда не станет с ней разговаривать, и даже головы в ее сторону не повернет. Он для нее рисковал жизнью, а она даже спасибо не сказала.
А может, он не рисковал жизнью, просто так получилось. Но папа считал, что тот человек, о котором говорил Коля, по доброй воле велосипеда отдать не мог, и, наверное, он был прав.
Забыв про Марину, Юля перебирал а в уме слова, которые она могла сказать Коле и которых не сказала: «Спасибо… Я просто не знаю, как тебя благодарить…» Но как мало значат слова! Он сделал невозможное. Это сделал он. И сделал это для нее…
— Смотри, — Марина больно толкнула ее в бок.
— Что?
— Папа.
Отражаясь в витрине и слегка покачивая бедрами, как будто танцуя, по другой стороне улицы шли двое. И снова Юля видела только их спины, и снова в мужчине она без труда узнала Евгения Николаевича.
— Юля!
— А?
— Это Кошка!
— Вижу.
Она с такой силой сжала кулаки, что едва не вскрикнула от боли.
«Как быть? — думала Юля. — Что говорить? Что? Как спасти Марину?» Но было поздно.
Людмила Сергеевна держала Евгения Николаевича под руку. Это была она. Покачивая бедрами, она несла розу, высокую, как Останкинская башня.
Юля посмотрела на Марину. На мгновение все застыло, как на черно-белом снимке, и только роза алела в сумерках.
— Туфли.
— Что туфли? — не поняла Юля.
— Красные туфли. Это она.
— Муся, ужинать.
Это были простые; знакомые с детства слова. В них не было ничего, что могло бы ее обидеть.
— Муся, ужинать, — сказал Евгений Николаевич, заглянув в комнату, и ушел.
Он прошел несколько шагов и остановился.
— Муся? — Марина молчала.
Евгений Николаевич вернулся в комнату. Марина сидела, обхватив колени руками, и смотрела в окно. Она сидела не на кровати и не на полу: Марина сидела на письменном столе. В тусклом свете фонаря листва казалась желтой, как в последние дни сентября. Дул ветер, и ветки тополя, который рос напротив, качались, ударяясь о стекло.
Марина молчала.
Она сидела к нему спиной, и, обращаясь к ее отражению, Евгений Николаевич сказал:
— Ты что?
Но Марина снова не ответила.
— А почему, ты сидишь на столе?
По его голосу Марина поняла, что он улыбается, но даже головы не повернула. Она так любила его улыбку. Но теперь эта улыбка и его любовь — все это стало никому не нужно. Он их предал. Мама этого не знает: она улыбается и целует его, уходя на работу. А он гадкий, злой человек. И Марина никогда, никогда его не простит.
— Что-то случилось? И снова молчание. — Марина.